До капитана, вероятно, дошли сплетни из людской, где кучер, привозивший Григория, под влиянием угощения домашней брагой и пивом выбалтывал ожогинской дворне толки, слышанные от ратморцевской челяди про Григория Александровича. А может быть, Николай Иванович и сам додумался до убеждения, что дружба его дочери с Григорием ничего, кроме вреда, принести им не может, — так или иначе, но он приказал отвадить от их дома «подкидыша».
— Отвадь! Надоел. Дождется, что я сам за него примусь, хуже будет тогда. Ты меня знаешь, я шутить не люблю, — сердито произнес он, постукивая кулаком по столу. — В своем доме от проходимцев спокойствия себе не могу иметь, прошу покорно!
Он прервал свою воркотню для того только, чтобы прихлебнуть чай с ромом из большой чашки и пыхнуть из трубки, исподлобья посматривая на дочь.
Полинька сидела перед самоваром молча, с потупленными глазами, терпеливо выжидая конца мучительной сцены.
— Мне за него платят, — решилась она вымолвить наконец.
— Пусть ходит, как и другие ученики. Отучился, и марш домой, как и все прочие. Тебе деньги-то за то дают, чтобы ты его петь учила, а не за разговоры. Он, поди чай, помотается, помотается в ожидании наследства-то, да в певчие и определится, — злобно хихикнул старик, подливая себе рома в чай, а затем помолчав прибавил вполголоса: — Туда ему и дорога, подкидышу.
Полинька наконец не выдержала. Она чувствовала, что разрыдается, если останется здесь дольше.
— Вы больше не будете чай кушать, папенька? — спросила она, бледнея от усилий произносить слова с обычной сдержанностью.
— А что тебе? Надоело сидеть с отцом?
— У меня голова болит, а завтра надо чуть свет ехать на урок к Вишневским: мне хотелось бы лечь пораньше спать, — проговорила она, поднимая взор от чашки, которую протирала.
Капитан с минуту молча смотрел на дочь, хотел что-то сказать, но только пожевал губами и, протягивая ей руку для поцелуя, отрывисто обронил:
— Ступай!
Полинька поспешно удалилась. Ей хотелось быть одной, слезы душили ее.
Ведь отец нападает на нее из-за Марты. Его бесит, что есть человек, которому должны достаться ее имя и состояние, и что в этом человеке она, Полинька, принимает живое участие.
И не один отец так судит. На днях баронесса Медем спросила у нее с презрительной гримаской:
— И Марта Воротынцева продолжает принимать вас? Она очень добра.
— Oh, Marthe est au dessus de ces cancans! C'est un si noble coeur [25], - подхватила другая дама, и обе отвернулись от Полиньки.
И все это потому, что дело Григория затягивалось. Никто не верил, чтобы оно кончилось благополучно для него. Сделайся он вдруг богатым, зовись Воротынцевым, и все начнут ухаживать за ним и за его друзьями.
Долго металась Полинька на постели в тоске, рыдая от досады, но уступить, покориться требованиям отца ей и в голову не приходило; она была из тех, которых препятствия разжигают и возбуждают к деятельности.
Не отстанет она от Григория, хотя бы весь свет от него отвернулся: в своей экзальтации она была убеждена, что и Ратморцевы охладели к нему. Чем он будет более покинут, одинок и несчастен, тем больше она будет любить, поддерживать и жалеть его.
Кто знает, им, может быть, вдвоем и посчастливится. У нее есть все то, чего ему недостает: она энергична, смела, знает свет и людей…
Дерзкие планы, один другого безумнее и опаснее, возникали в мозгу девушки, отуманивая рассудок, вызывая сверлящую боль в висках и лихорадочную дрожь во всем теле. Каждую минуту перевертывала она подушку: так нестерпимо жарко нагревалась та под ее пылающей щекой.
Наконец, в третьем часу утра, потеряв надежду уснуть, Полинька сорвалась с кровати, накинула на себя ватный капот, подбежала к окну и, растворив форточку, высунулась из нее на улицу.
Морозный воздух вмиг освежил ее; нервы успокоились.
Ночь была лунная и так тиха, что скрип полозьев по снегу, возгласы кучеров и форейторов, топот лошадиных копыт и веселый говор мчавшихся мимо в открытых санях статских и военных, закутанных в богатые шубы и шинели с бобровыми воротниками, с особенной отчетливостью долетали до ушей девушки. Сквозь стекла карет и возков виднелись женские головы, красиво разубранные перьями и цветами, бархат и дорогой мех салопов. Это разъезжались с вечеров и балов те, которым не надо подниматься с постели в шесть часов утра, чтобы торопиться на урок, и которым нет надобности раздумывать о том, чтобы не истратить лишних пяти рублей на перчатки. Вернувшись домой, они спокойно лягут спать, и к их грезам не будет примешиваться ничего горького и досадливого, им будут сниться наслаждения, испытанные на балу.
Никогда еще Полинька не была на настоящем большом балу с оркестром. Ее приглашали только на маленькие вечера, чтобы в случае надобности она сыграла вальс или кадриль для молодежи, желающей запросто попрыгать, или для того, чтобы аккомпанировать дочкам таких маменек, которые не упускают случая похвастать талантами своих детей.