Последний Катон

Капитан Мулугета Мариам, как хозяин праздника и герой успешного плавания, словно голливудская звезда, прошёл по узкому проходу, открытому расступившейся толпой, сопровождаемый возгласами, поцелуями, толчками и объятиями. За ним шагал капитан Глаузер-Рёйст, на которого дети ануаков с робкими улыбками смотрели снизу вверх восхищёнными глазами. Он был такой светловолосый и такой высокий, что вряд ли за их короткую жизнь им представлялась возможность увидеть такой потрясающий образец мужчины. Женщины больше глазели на меня, умирая от любопытства. Наверное, немного святых женщин приплывали по Атбаре, чтобы пройти последнее испытание Чистилища, и это придавало им некоторое чувство гордости за свой пол, которое тоже светилось в их взглядах. Синие глаза Фарага производили фурор. Одна девчонка не старше четырнадцати-пятнадцати лет, подталкиваемая подругами того же возраста, подскочила к нему и потянула его за бороду. Казанова был в восторге и весело рассмеялся.

— Видишь, что бывает, когда не бреешься? — шепнула ему я.

— Наверное, не буду бриться больше никогда!

Я легонько пнула его в бок правым локтем, но он ещё больше развеселился… Что за наказание!

Старейшина деревни, Берехану Бекела, мужчина с огромными отвислыми ушами и большущими зубами, приветствовал нас со всеми почестями. Одна из них заключалась в торжественном повязывании нам на шею нескольких кусков белой ткани, из которых получилась толстая и тёплая туника, очень подходящая для такой погоды. После этого по заданной пристанью прямой нас провели в самый центр земляной насыпи, вокруг которой стояли дома, ярко освещённые факелами, привязанными к длинным забитым в землю шестам. Придя туда, Берехану выкрикнул какие-то непонятные слова, и люди разразились оголтелыми криками, которые прекратились лишь тогда, когда старейшина поднял руки вверх.

За несколько секунд насыпь наполнилась табуретками, ковриками и подушками, и все расселись по местам, готовясь накинуться на горы еды, которые на деревянных подносах выносили из ближайших домов. Они перестали обращать на нас внимание и сосредоточились на горках мяса, подаваемых на больших зелёных листьях, как на растительных тарелках.

Берехану Бекела с семьёй в знак почтения сами подали нам то, что нужно было съесть (мне это напомнило горку сырого мяса), и выжидательно смотрели, что мы будем делать.

— Инжера, инжера! — сказала мне симпатичная девчушка лет трёх, усевшаяся рядом со мной.

Мулугета что-то сказал Фарагу, и он серьёзно взглянул на нас с капитаном.

— Нам придётся это съесть, даже если нам кажется, что это жуткая гадость. Если этого не сделать, мы жестоко обидим старейшину и всю деревню.

— Слушай, не говори глупости! — не выдержала я. — Я не собираюсь есть сырое мясо!

— Басилея, не спорь, а ешь.

— Но как я могу съесть эти куски неизвестно чего? — в отчаянии воскликнула я, беря в пальцы что-то похожее на чёрную пластмассовую трубку.

— Ешьте! — процедил сквозь зубы Глаузер-Рёйст, засовывая горсть этого в рот.

По мере того как среди поселенцев, подобно Атбаре, струилось бутылочное пиво, праздник разгорался. Девочка не отрываясь смотрела на меня, и её большие чёрные глаза придали мне сил, чтобы раскрыть дрожащие губы и очень медленно поднести к ним горсть сырого мяса. Сдерживая желание вырвать, я, как могла, пожевала и почти целиком проглотила кусок почки антилопы. Потом я осилила часть желудка, который показался мне упругим и по вкусу более мягким, чем почка. Под конец я одолела маленький кусочек ещё тёплой печени, которая выпачкала мне подбородок и уголки рта кровью. Судя по всему, эфиопам эти лакомства были по душе; для меня это стало худшим моментом в жизни, одним из тех, которые не забудешь никогда, сколько бы ни прошло лет. Я залпом выпила одну из бутылок пива и покончила бы и со следующей, если бы Фараг не придержал меня за локоть.