Последний Катон

С потолка пещеры свешивалась голая лампочка, дававшая слабый свет и населявшая тенями стол, стул и какие-то инструменты у входа, покрытые толстым слоем пыли. К счастью, капитан принес в рюкзаке мощный фонарь, который осветил все вокруг лучом в тысячу ватт. Высеченные в скале много веков назад лестницы спускались в глубины земли. Кремень начал без колебаний спускаться, а Фараг посторонился, пропуская меня вперед, чтобы замкнуть шествие самому. Вдоль стен тянулось множество надписей, выбитых в камне железными резцами, которые напоминали об усопших: «Cornelios cuius dies inluxit» («Корнелий, в чей день рассвело»), «Tauta o bios» («Это наша жизнь»), «Eirene ecoimete» («Ирене заснула»)… На площадке, где лестница поворачивала налево, были навалены могильные плиты, которыми закрывали ниши, некоторые из них были фрагментарными обломками. Наконец мы дошли до последней ступени и очутились в маленьком святилище прямоугольной формы, украшенном замечательными фресками, которые, судя по виду, могли относиться к VIII–IX векам. Капитан посветил на них фонарем, и мы были зачарованы изображением страданий сорока мучеников севастийских. По легенде, эти юноши состояли в XII легионе, называемом Молниеносным, и служили в городе Севастии в Армении во времена правления императора Ликиния, который приказал всем своим легионерам приносить жертвы богам ради благоденствия империи. Сорок солдат из XII легиона, будучи христианами, наотрез отказались это делать, и их приговорили к замерзанию насмерть, подвесив нагих за веревки над замерзшим озером.

Состояние этой фрески по меловой штукатурке стены вызывало восхищение: по истечении стольких веков она сохранилась практически идеально, в то время как многие живописные произведения, выполненные позже в более совершенной технике, теперь выглядели просто жалко.

— Каспар, не светите фонарем на фрески, — попросил Фараг из темноты. — Вы можете непоправимо повредить их.

— Простите, — откликнулся Кремень, быстро переводя пучок света на пол. — Вы правы.

— И что теперь? — спросила я. — У нас есть какой-нибудь план?

— Идем дальше, доктор. Вот и весь план.

По другую сторону святилища открывалась новая ниша, казавшаяся началом длинного коридора. Мы вошли в таком же порядке, в каком спускались по лестнице, и долго шли по коридору в полном молчании, оставляя по левую и по правую сторону от себя другие галереи, в стенах которых виднелись нескончаемые ряды захоронений. Кроме наших шагов, не было слышно абсолютно ничего, и, несмотря на вентиляционные отверстия в потолке, меня не покидало ощущение удушья. В конце туннеля нас ждала новая лестница, перекрытая цепью со знаком «Проход запрещен», который капитан проигнорировал. Она вывела нас на второй уровень подземелья, и атмосфера здесь стала еще более гнетущей, если только это возможно.

— Хочу вам напомнить, — прошептал Кремень на случай, если мы об этом еще не подумали, — что катакомбы почти не исследованы. В частности, этот уровень еще совсем не изучен, так что будьте крайне осторожны.

— А почему бы нам не осмотреть верхний уровень? — предложила я, чувствуя ускоренное биение пульса в висках. — Во многие галереи мы не заглядывали. Может быть, вход в Чистилище там.

Капитан прошел несколько метров вперед и наконец остановился, светя фонариком на пол.

— Не думаю, доктор. Смотрите.

У его ног в ярком круге света была очень четко видна монограмма Константина, точно такая, как на туловище у Аби-Руджа Иясуса (с горизонтальной перекладиной) и на переплете кодекса, похищенного из монастыря Святой Екатерины. Несомненно, ставрофилахи здесь бывали. Неизвестно только, с тоской подумала я, сколько времени прошло с тех пор, так как большинство катакомб были заброшены в эпоху раннего Средневековья, после чего в целях безопасности святые реликвии были постепенно извлечены, а осыпи и растительность уничтожили входы, так что даже следы многих из них были затеряны.

Фараг был вне себя от счастья. Пока мы быстро продвигались по туннелю с высоченными потолками, он утверждал, что мы разгадали таинственный язык ставрофилахов и теперь сможем с большей точностью понять все их подсказки и знаки. Его голос доносился из остававшейся у меня за спиной кромешной тьмы, так как единственным светом, озарявшим эту галерею, был луч фонарика капитана, который шагал на метр впереди меня. Его отблеск на каменных стенах позволял мне видеть три ряда ниш (многие из них были явно заняты), тянувшихся на уровне наших ног, пояса и головы. Я на ходу читала имена умерших, высеченные на тех немногих погребальных плитах, которые еще оставались на своих местах: Дионисий, Путеолан, Картилия, Астазий, Валентина, Горгон… На всех плитах был рисунок, символизировавший род занятий усопших при жизни (священник, крестьянин, хозяйка дома…) или связанный с исповедуемой ими ранней христианской религией (Добрый Пастырь, голубь, якорь, хлебы и рыбы…), или даже виднелись закрепленные в гипсе личные вещи от монет до инструментов или игрушек, если это были дети. Это место цены не имело в качестве исторического источника.