Последний Катон

— Новая христограмма, — провозгласил капитан, останавливаясь на перекрестке коридоров.

Справа в конце узкого прохода виднелась небольшая комната, в центре которой находился алтарь, а в стенах — несколько углублений и аркосолиев, больших ниш с аркообразным сводом, в которых хоронили целые семейства; влево уходила еще одна галерея с высокими потолками, такая же, как та, по которой мы пришли; перед нами находилась очередная лестница, высеченная в скале, но на этот раз она была винтовой, и ее ступени спускались, обвиваясь вокруг толстой центральной колонны полированного камня, исчезавшей в темных глубинах земли.

— Дайте-ка взглянуть, — попросил Фараг, проходя вперед.

Монограмма Константина была высечена как раз на первой ступени.

— Думаю, нам нужно спускаться дальше, — пробормотал профессор, нервно приглаживая волосы руками и снова и снова поправляя очки, хоть они и были уже надвинуты ему прямо на глаза.

— Мне кажется, это неосмотрительно, — возразила я. — Спускаться дальше безрассудно.

— Теперь нам нельзя отступать, — заявил Кремень.

— Который час? — беспокойно спросил Фараг, поднося к глазам собственные часы.

— Без четверти семь, — ответил капитан, начиная спуск.

Если бы я могла, я бы пошла назад и вернулась на поверхность земли, но разве нашелся бы храбрец, который в темноте и в одиночку снова прошел бы по этому лабиринту, полному мертвецов, какими бы добрыми христианами они ни были? Так что мне ничего не оставалось, как последовать за капитаном и начать спуск; Фараг прикрывал меня, замыкая шествие.

Винтовая лестница казалась бесконечной. Ступень за ступенью мы спускались в колодец, вдыхая все более тяжелый и удушливый воздух, держась за колонну, чтобы не потерять равновесие и не оступиться. Скоро и капитану, и Фарагу пришлось пригнуться, потому что их лбы оказались на уровне ступеней, по которым мы только что спустились. Вскоре после этого лестница начала сужаться: обрамляющая ее боковая стена и центральная колонна незаметно сближались, и эта жуткая воронка по размеру больше подходила детям, чем взрослым людям. Настал момент, когда капитану пришлось продолжать спуск боком и согнувшись, потому что его широкие плечи уже не проходили в просвет.

Если все это придумали ставрофилахи, следует признать, что у них был извращенный ум. На нас давила клаустрофобия, я испытывала желание все бросить и убежать со всех ног. Казалось, что воздуха не хватает и что вернуться на поверхность практически невозможно. Мы словно навсегда распрощались с обычной жизнью (с ее машинами, огнями, людьми и т. д.), и нам казалось, что мы входим в одну из погребальных ниш, из которой уже никогда не выберемся. Время тянулось бесконечно, а конца этой дьявольской лестнице, становившейся все уже и уже, не было видно.

В какой-то момент меня охватила паника. Я почувствовала, что не могу дышать, что я задыхаюсь. Единственной мыслью было вырваться оттуда, как можно скорее выбраться из этой дыры, немедленно вернуться на поверхность. Я ловила воздух ртом, как рыба на суше. Я остановилась, закрыла глаза и попыталась утихомирить отчаянное сердцебиение.

— Минутку, капитан, — попросил Фараг. — Доктору плохо.

Там было так тесно, что он едва мог ко мне приблизиться. Он погладил мне рукой волосы и потом легонько провел по щекам.

— Тебе лучше, Оттавия? — спросил он.

— Я не могу дышать.

— Можешь, только нужно успокоиться.

— Мне нужно выбраться отсюда.

— Послушай, — твердо произнес он, беря меня за подбородок и поворачивая лицом к себе. — Не поддавайся клаустрофобии. Глубоко вдохни. Несколько раз. Забудь о том, где мы, и смотри на меня, хорошо?

Я послушалась, потому что больше ничего не могла поделать, у меня не было другого выхода. Так что я уставилась на него, не сводя глаз, и будто по волшебству его глаза придали мне сил, а улыбка расширила мои легкие. Я начала успокаиваться и снова смогла контролировать себя. Не прошло и пары минут, как мне полегчало. Он снова погладил меня по голове и подал капитану знак продолжать спуск. Однако, пройдя пять или шесть ступенек вниз, Глаузер-Рёйст резко остановился.

— Еще одна христограмма.

— Где? — спросил Фараг. Мы с ним не могли ее увидеть.

— На стене на уровне моей головы. Рельеф глубже, чем раньше.

— Раньше христограммы были на полу, — заметила я. — Рельеф мог стереться от постоянного хождения.

— Бессмыслица, — продолжал Фараг. — Зачем тут хрисмон? Дорогу тут указывать не нужно.

— Может быть, он просто означает, что проходящий испытания ставрофилахов идет правильным путем. Подбадривает его, что ли.

— Возможно, — заключил Фараг без особой уверенности.

Мы продолжили спуск, но едва прошли еще три-четыре ступеньки, как капитан снова остановился.

— Новая христограмма.

— Где на этот раз? — взволнованно поинтересовался профессор.

— Там же, где в предыдущий. — Первая христограмма в этот момент находилась на уровне моего лица, я могла совершенно четко ее рассмотреть.

— Продолжаю утверждать, что это бессмыслица, — снова повторил Фараг.

— Спускаемся дальше, — лаконично заключил Кремень.