Последний хартрум

– А безлюдь не будет против, что мы по-прежнему здесь? – спросила она настороженно.

– Думаю, мы заплатили ему прекрасным зрелищем.

На его лице заиграла бесстыдная улыбка, на ее – вспыхнул румянец, но желание снова оказаться в объятиях и почувствовать его тепло было сильнее всякой робости. Не боясь, что их кто-то обнаружит, Флори устроилась на плече Дарта, отмечая, что от него снова пахнет морем, а не медовой сладостью с примесью трав из склянки.

– Ты нырял в фонтан?

– Нужно было потушить пожар внутри, – отшутился он.

Пожар. Слово отдалось в ней тревожным эхом, и Флори невольно задумалась о безлюдях, лютенах и нависшей над ними угрозой. Но, проклятие, как же хорошо было притворяться, что ничего этого нет; что мир спокоен и безмятежен, как Дарт, а ночь блаженна и тиха, как она сама. Им хотелось верить, что больше ничего не случится, хотя бы сегодня… Они помолчали, постепенно примиряясь с тем, что в это тяжелое, тревожное время нашли в себе дерзость думать друг о друге.

– Ты сегодня впервые сказала, что любишь меня, – задумчиво произнес Дарт, прервав затянувшуюся паузу. – Ты это только сейчас поняла?

– Нет. Когда увидела тебя с разрисованным на Ярмарку лицом.

– Вот, значит, как? – Судя по нахмуренным бровям, ответ его удивил. – Думал, тебе нравится кто-то серьезный и в костюме. Вроде детектива, художника или…

– Мне нравишься ты. Каждая твоя грань. И не думай, что, принимая одну твою часть, я отвергаю другую. Какая бы личность ни проявлялась в тебе, это и есть ты. Все тринадцать раз, – сказала она, глядя ему в глаза, и нежно коснулась его щеки. – Не разбивай себя на куски. Ты нужен мне целым.

Он принял эти слова как бесценный дар и поцеловал ее пальцы.

– А ты? – тихо спросила Флори. – Когда ты влюбился в меня?

– На суде, пока висел в клетке. – Лукавая улыбка скользнула по его губам. – Высокое положение располагает к высоким чувствам, знаешь ли.

В ответ она прижалась к нему и вдруг ощутила странное умиротворение, какое находишь в теплом доме, когда за окном бушует гроза.

Пробуждение было резким и неприятным. Не понимая, что выбило ее из сна, Флори распахнула глаза. Голова соображала плохо, и понадобилось несколько долгих секунд, чтобы к ней пришло осознание: Дарта рядом нет, но в оранжерее она не одна. Из глубины мрака доносился шелест и тихий скрип – что бы это ни было, звуки издавал не безлюдь, а кто-то другой, мелькающий у самых дверей.

Сердце тревожно заколотилось в горле, дыхание перехватило, и Флори не могла позвать на помощь, а только немо хлопала губами, продолжая наблюдать за тьмой, где таилась угроза. Собравшись с духом, она встала и медленно зашагала к дверям. Плети жимолости, обрамлявшие проем, беспокойно колыхались. Приблизившись еще немного, Флори заметила над соцветиями трепещущий, живой треугольник с белым пятном, в котором отчетливо прорисовывался контур человеческого черепа. Бражник. Очень скоро она увидела и остальных бабочек: они облепили жимолость, словно перезревшие плоды, под чьим весом подрагивали тонкие ветви. Их было так много, что, натыкаясь друг на друга, отвоевывая цветок с нектаром, они издавали неприятный тревожный звук. Но присутствие бражников никак не объясняло, куда исчез Дарт. Если бы что-то случилось, он разбудил бы ее.

Внезапно из коридора донесся грохот, Флори испуганно отскочила от двери, и с десяток бабочек разом взметнулись вверх. Она взвизгнула и прикрыла лицо руками, чувствуя, как мохнатые тельца врезаются в нее, задевают крыльями, кружат где-то рядом. Ей пришлось нырнуть в облако потревоженных насекомых, чтобы выбраться из оранжереи.

Рамы в распахнутом настежь окне продолжали громыхать от сквозняка. Захлопнуться им не давало плечо Дарта, который, привалившись на подоконник, дышал ночным воздухом.

– В чем дело? – выпалила Флори. – Тебе плохо?

Он только кивнул, после чего закашлялся.

– Я принесу воды.

Она бросилась на кухню, а потом, подхватив целый кувшин, обратно. Эхо разлеталось по пустому коридору, отчего непрекращающийся кашель становился все громче и страшнее. Флори не понимала, что происходит, но ни о чем не спрашивала, пока Дарт жадно пил. Его грудь тяжело вздымалась от крупных глотков, вода стекала по шее и заливала рубашку. Он был похож на путника, замученного жаждой и добравшегося до заветного источника. Опустошив кувшин, Дарт обрел голос и выдохнул всего пару слов:

– Фермы… горят.

Сплюнув на пол сгусток пепла, Дарт утерся рукавом, оставив серые разводы на лице и рубашке. Новый спазм сдавил горло, и он, сломленный жутким приступом кашля, упал на колени. С очередным хриплым выдохом изо рта вырвалось облако дыма, а затем и пепел, осевший на губах серой пылью.

Происходящее было связано со сверхъестественной силой безлюдей. Она подумала о пожаре в Голодном доме, затем – о нарушении Протокола, а после о суде лютенов, где ей уже доводилось сталкиваться с подобным. Но последняя догадка не могла быть правдой. Флори точно видела ключ от хартрума на шее Дарта, как и то, что он снял его.

– Да что с тобой? Чем я могу помочь? – не унималась она.