Последний хартрум

Задержав дыхание, боясь спровоцировать очередной спазм, он попытался расстегнуть пуговицы на рубашке. Пальцы его не слушались, и ему пришлось стянуть ее через голову, чтобы показать Флори то, чего она прежде не замечала.

– Ты оключенный, – ахнула она.

Очертания ключа на его груди отчетливо проступили сквозь кожу, став более явными, похожие на выпуклый шрам. Дарт не позволял прикасаться к нему, боясь, что она обнаружит вживленную железку под правой ключицей.

– Кто… кто это с тобой сделал?

– Я сам. – Он натужно выдохнул дымное облако, точно курил табак. – Дом иллюзий помнит своего лютена. И меня. Я бы не получил его силу без ключа, не смог бы вас спасти.

– Ты понимаешь, что натворил? – не сдержалась Флори. Решиться на то, чтобы добровольно вогнать себе под кожу ключ от безлюдя, способны либо сумасшедшие, либо отчаянные смельчаки.

Он взглянул на нее с обидой.

– Мне нужна твоя помощь, а не нотации. Пожалуйста.

– Что мне сделать?

– Вытащить ключ.

Флори в ужасе отпрянула.

– О нет… ты же не хочешь сказать, что…

– Да, именно. Я прошу тебя сделать это.

– Я же могу тебе навредить!

– Спирт, нож, марля, – отчеканил Дарт, игнорируя возражения. – В шкафу, в ванной, все есть.

Он не оставил ей выбора, и Флори сделала все, как он сказал. Даже вещи она искала и хватала с полок в той же последовательности. Ее не было всего пару минут, но за это время Дарт зажег в коридоре лампы, на свет которых тут же слетелись несколько бражников.

Гоня прочь дурные мысли, Флори опустилась на пол рядом с Дартом, и, только представив, что ей придется совершить, едва не свалилась в обморок. Руки у нее дрожали так, что она с трудом удерживала бутыль со спиртом и нож. Крепко сжав в ладони рукоятку, собирая остатки решительности, Флори со слабой надеждой спросила:

– Может, есть другой способ?

– Нет. И времени у нас мало. Давай.

Он придвинулся к ней ближе.

Никаких возражений, отговорок и сомнений. Ей придется сделать это: вырезать ключ из его груди, иначе он сгорит так же, как и безлюдь, с которым связал себя.

Дарт зажал рот ладонью и напрягся, готовясь к мучительной процедуре. Он не видел, как острое лезвие ножа входит под кожу, как из пореза сочится кровь, как дрожат руки Флори. Он мог все это чувствовать, если бы боль не затмила все остальные ощущения. Как бы он ни пытался быть смелым и стойким, он все-таки сдался: вначале хрипло застонал сквозь зубы, а потом, когда нож наткнулся на ключ, закричал.

Усилием воли Флори заставила себя продолжать, сосредоточившись на своих руках. От них требовалась выверенность движений и филигранная точность, чтобы не причинить еще больше вреда. Ей уже доводилось видеть процесс исключения, но в ней не было той же непоколебимой решимости и хладнокровия, как у домографа.

– Прости, прости, прости… – шептала Флори, склонившись над телом, которому совсем недавно дарила любовь, а теперь причиняла страдания.

Мелкие зазубрины на основании ключа впились глубоко, и поддеть его острием ножа не получалось. Уже потеряв всякий контроль над собой, Дарт выгнулся, издав мучительный крик. Флори поняла, что поранит его сильнее, если не бросит нож. От страха и бессилия она была готова разрыдаться, но не могла себе позволить проявить слабость. Поэтому, голыми пальцами вцепившись в ключ – липкий от крови раскаленный металл, – она принялась расшатывать и тянуть его, пока не выковырнула, точно фруктовую косточку из мякоти.

В тот же миг Дарт затих, потеряв сознание. Рана на его груди выглядела ужасно, кровь была повсюду: на его коже, на ее одежде и руках, на ноже и полу. Охваченная ужасом, Флори не заметила, как пришла Бильяна, но услышала ее тревожный, надтреснутый голос:

– Что ты сделала с моим мальчиком?!

Глава 27 Свирепый дом

Офелия

Тряские фургоны, пересчитывая каждую кочку, катили по извилистой дороге, и сквозняк гонял по салону красочные афиши. Разрисованные бумажки липли к стеклам, беспокойно шелестели, взметались в воздух, точно рой бабочек. Чармэйн ловила и складывала их под сиденье, пока не сообразила, что теперь это ворох бесполезного хлама.

– Столько всего переделывать, – вздохнула Чармэйн, поднеся афишу к фонарю, который болтался под потолком. – Неужели Габри не могла дождаться закрытия сезона…

В ее словах не было вопроса, а в горестном вздохе таилось нечто большее, нежели переживания о будущем труппы. Офелия слышала знакомые ноты обиды: с такой, видимо, рождались все младшие сестры.

– Я ведь первая сказала, что хочу уйти! А она молча сделала это и даже со мной не поделилась! Неважно с кем сбежать, лишь бы успеть раньше меня.

Опечаленная тем, что старшая сестра обошлась с ней так подло, Чармэйн изливала душу Офелии – единственному заинтересованному слушателю. Прилс успокаивала детей, прижавшихся к ней с обоих боков.

– Мама, мне холодно, – ныла Лили.

– Возьми мой платок, детка, – голос госпожи Прилс звучал непривычно ласково.

– А мне?

– Не жадничай, Бенни. В ночь Дево принято быть добрым и щедрым, чтобы Хранитель ответил тем же.

– А кто такой Хранитель, мамочка?