Последний хартрум

Шарканье заглохло где-то совсем рядом. Всего пара-тройка шагов – и он бы нашел Офелию сам. Вместо этого Нил негромко позвал ее по имени, а когда она не ответила, добавил: «Я знаю, что ты здесь».

– Мне лучше побыть одной.

– Ладно, так Дарту и передам.

Тут же передумав, Офелия утерла слезы рукавом и выглянула из своего укрытия. Нил стоял у соседнего стеллажа и рылся в сумке, переброшенной через одно плечо. Что-то искал.

– Ты даже не спросил, чего это я тут прячусь…

– А зачем спрашивать, если знаю? – ответил он, доставая из сумки пару столовых ложек. Затем протянул их Офелии и пояснил: – Приложи к глазам, если не хочешь, чтобы все обсуждали, как ты от слез опухла.

– Спасибо, – невесело усмехнулась она, принимая чудесное спасение для плакс. – Твои слова поддержки звучат чудесно.

Нил улыбнулся.

Офелия вновь скрылась за стеллажами и приложила холодный металл к разбухшим векам.

– Я скоро. Попроси, чтобы подождал чуть-чуть.

– Будешь должна мне эссе, – напоследок бросил Нил и зашаркал прочь.

Спустя несколько минут Офелия высунула шмыгающий нос из библиотеки и, прикрыв лицо волосами, спешно зашагала по коридору. Прежде чем выйти на улицу, она умылась ледяной водой, чтобы скрыть последствия рыданий. Несмотря на ее уловки, Дарт сразу заподозрил неладное и, помрачнев, вместо приветствия сказал:

– Чего это с тобой?

Офелия сделала попытку отшутиться, но провести его не удалось.

– Зачем плакала?

Вопрос застал ее врасплох. Если бы он спросил «почему» – она бы назвала причину; если бы спросил «от чего» – ответила, что от горя и обиды. А он вдруг спросил «зачем». Офелия пожала плечами. Уж сколько раз она рыдала, никогда не задумывалась, зачем это делает. Слезы решали за нее, просто текли – и все.

Некоторое время он терпеливо ждал, от нечего делать разрывая листок платана, подобранный с земли. Офелия наблюдала, как зеленые клочки летят по ветру, и вспоминала об уродливых лоскутах на дне платяного шкафа…

Утром, распахнув дверцы, она обнаружила на вешалках не платья, а искромсанные, изувеченные до неузнаваемости отрепья. Россыпь оторванных пуговиц, карманов, воротничков и смятых обрезков валялась внизу. Единственной нетронутой вещью осталась школьная форма, как будто в последний момент вредители смилостивились над ней.

Ни глупые слезы, ни жалобы директрисе не могли вернуть ей платья – не просто одежду, а важный символ прошлого. Все они были созданы мамиными руками и хранили воспоминания о ней.

Офелия любила наблюдать за маминой работой в мастерской. Она всегда напевала за шитьем, и в каждый стежок, в каждую его нить, вплетался ее голос. Монотонный, тягучий мотив заполнял тесную комнатку, пропахшую лежалой шерстью, деревом, маслом и мылом, и действовал лучше колыбельной. Так, незаметно для Офелии, из бесформенных отрезов ткани получались платья – то, что мама оставила после себя в доказательство, что она была: пела, шила, любила, жила. И платья, скроенные с ее заботой, тоже жили. А теперь превратились в груду изрезанных лоскутов, похороненных в платяном гробу.

Рассказав обо всем Дарту, Офелия не смогла сдержать слез. Она плакала о маме, которая никогда не подарит ей новые платья, о вещах, хранивших теплые воспоминания, обо всем утраченном. И вдруг в этой беспросветной пелене вспыхнул огонек – вопрос, заставивший Офелию отвлечься и отнять руки от лица.

– А ты думала, что будет, когда вырастешь из своих платьев?

Дарт смотрел на нее внимательно, испытующе. В ответ Офелия растерянно пожала плечами.

– Мне кажется, – продолжил он, понизив голос до заговорщицкого шепота, – память не зависит от вещей, из нее не вырастают. Она всегда хранится здесь. – Дарт приложил ладонь к своей груди, где сердце. – И готов поспорить, что вы с сестрой более важные творения четы Гордер, нежели мамины платья и отцовские чертежи. Что скажешь?

– Так и есть, – промямлила она, чувствуя, как душевная боль медленно затухает под действием теплого чувства. Он говорил так, будто давно знал их семью, будто сам был ее частью.

– Но оставлять подлость безнаказанной нельзя, – снова помрачнев, заявил Дарт. – Надо рассказать директрисе.

– Ты не мой опекун. Тебя не станут слушать.

– Тогда подключим Рина.

– Нет уж, – фыркнула Офелия. – Меня и так дразнят, что я тут «по знакомству». Не нужно мне его заступничество. Лучше расскажи, как сам справлялся в приюте с такими дураками. Они ведь были, да?

– Они есть повсюду. И лучше сразу давать им отпор.

– Я подумаю над этим, спасибо.

– Тогда чем тебе помочь сейчас?

Офелия попросила принести ей пару платьев из дома. Из гардероба уцелел только полосатый костюм, а идти в нем на отчетный концерт, выставляя себя посмешищем, ей не хотелось.

– Начало в девять. Успеешь? – с надеждой спросила она.

– Обижаешь. Я уже одной ногой стою у вас на пороге.

– Заодно цветы полей.

– Похоже на коварный сговор с сестрой, – хмыкнул Дарт.

– Вовсе нет, но Флори будет приятно узнать, что ты внимателен к тому, что ей дорого.

– Это тебе Дес подсказал способ, как мной манипулировать?