Вскоре после того как леди Пакстон исчезла за массивной парадной дверью особняка лорда Карра, туда прибыл и он сам. И теперь Фитч уже придумывал заголовок для своего завтрашнего пасквиля и прикидывал, на какую сумму расщедрится редактор, узнав, что скандально известная защитница матримониальных традиций покинула дом холостяка только на другое утро.
Пока Фитч раздумывал над своим будущим репортажем с места событий, к особняку подкатили два экипажа. Руперт встрепенулся и, обернувшись, стал вглядываться в полумрак улицы, освещенной неверным светом газовых фонарей. Репортер поспешил отделиться от стены и переместиться к парапету парадной лестницы, где затаился в тени, предвкушая новые любопытные сведения.
Предчувствие не подвело бывалого охотника за сенсациями и на этот раз: дверцы карет распахнулись, и из них выбралось несколько мужчин. Фитч почти всех их тотчас же узнал: это были сэр Альберт Эверстон, лорд Картер Вулворт, лорд Ричард Серл, а также Бэзил Трублуд и двое незнакомцев. Судя по шатающейся походке, все они были пьяны. Господа не без труда поднялись по ступенькам и принялись стучать в дверь.
– Эй, Ландон! Открывай! – закричал Эверстон, тарабаня по двери кулаком. – Мы пришли получить с тебя должок!
– Выходи, жалкий трус! Тебе придется с нами сполна расплатиться! – прорычал Трублуд и, громко икнув, отравил чистый ночной воздух зловонным перегаром.
«Пили виски», – мысленно отметил Руперт Фитч и улыбнулся, сообразив, что незваные гости пожаловали сюда прямиком из мужского клуба. Назревал шумный скандал, к которому граф Ландон наверняка не был готов. Репортер извлек из кармана блокнот и начал делать в нем записи.
Дверь распахнулась, перепуганный дворецкий, бледный как мел, попытался убедить гостей, что граф отдыхает и никого не принимает. Однако агрессивно настроенная компания и слушать его не желала. Эверстон бесцеремонно оттолкнул дворецкого в сторону и прорвался в холл, рыча при этом:
– Ни черта у него не выйдет! Ему лучше быть с нами полюбезнее!
Остальные разъяренные господа ввалились следом, едва не растоптав беднягу Филиппса, тщетно пытавшегося урезонить их или запугать угрозой вызова полиции, если они не покинут особняк добровольно.
– Где он? – выпытывал у дворецкого Вулворт. – Где этот негодник? Эй, Ландон! Ты где прячешься?
– Так ведь он в спальне! – воскликнул Серл.
– Тогда вперед! Мы его разбудим! – закричал Пекенпоу, потрясая кулаком в воздухе.
События «развивались настолько быстро, что звать на помощь констебля было бесполезно. Грубияны гурьбой ринулись к лестнице. Дворецкий успел добежать до нее первым и, раскинув руки, попытался заслонить проход своим телом. Но его снова чуть было не сбили с ног. И тогда он прибег к последнему средству – напомнил им о неписаных правилах поведения джентльменов:
– Уймитесь, господа! Его сиятельство там сейчас не один!
Эти слова пригвоздили незваных визитеров к месту. Вытаращив друг на друга глаза, они некоторое время хватали раскрытыми ртами воздух, осмысливая услышанное. Первым пришел в себя сэр Альберт. Побагровев как свекла, он прорычал:
– Разрази меня гром, если сейчас у него в спальне находится не сама дракониха!
Уютно устроившись в объятиях Ремингтона, лежавшего с ней рядом на роскошной громадной кровати, Антония наслаждалась ощущением легкости и неизведанного блаженства, растекшегося по всему разгоряченному телу. Она словно бы заново родилась, и теперь все ее чувства удивительным образом обострились. Впервые в жизни она была умиротворена.
Облокотившись на упругий матрац, Ремингтон взглянул на ее набухшие порозовевшие груди, пригладил растрепавшиеся волосы ладонью, мягко улыбнулся и промолвил:
– Мне странно, что когда-то я считал тебя неисправимой стервой, ненавидящей мужчин и способной даже их покусать.
– Так вот почему ты так долго не решался меня поцеловать, – поводя плечами, промурлыкала она. – Ты думал, что я – вампир?
– Ты угадала! – Ремингтон усмехнулся. – Всякий раз, когда я к тебе приближался, меня охватывала паника. Я боялся, что ты, словно вампир, вопьешься мне в шею своими острыми зубками и начнешь пить мою кровь.
Антония рассмеялась и жадно впилась ртом в его губы. Дрожь ее тела выдавала вожделение, совладать с которым было невозможно. Ремингтон понял, что томить ее долгим ожиданием его мужских ласк нельзя, и незамедлительно заполнил ее расплавленное страстью лоно своим грозным любовным орудием, уже готовым к новому бою. Постепенно набирая темп, их тела пришли в ритмичное движение. Громкий стук сердца и азарт амурной игры помешали Антонии услышать подозрительный шум, доносившийся снаружи, из коридора. К тому же она чувствовала себя в полной безопасности в доме Ремингтона и в его постели. Однако странные посторонние звуки становились все громче, уже явственно слышались пьяные мужские голоса. Внезапно дверь смежной со спальней гостиной распахнулась, Ремингтон поднял голову и с удивлением прислушался.
Ему не потребовалось много времени, чтобы узнать знакомые фальцеты, басы и баритоны. Глаза Антонии полезли на лоб от ужаса, в них читался горький укор.