Антония чуть было не рассмеялась, поняв другую причину недовольства лорда Карра: как и любой кухарке, ему хотелось услышать похвалу за свои кулинарные потуги.
– Прошу вас извинить меня за маленькой опоздание, – с милой улыбкой произнесла она. – Я задержалась в приюте. Но возможно, это даже и к лучшему: я так проголодалась, что с аппетитом съем и слегка увядший салат, и переваренную фасоль. Никогда не нужно огорчаться из-за пустяков. Не так ли, граф?
На другой день Ремингтон постигал премудрость варки мармелада и джема. Эта работа требовала ангельского терпения, но вот его-то ему и недоставало. Изнурительный и нудный процесс очистки и отжима плодов, фильтрования полученной массы, мытья и стерилизации банок стал серьезным испытанием на прочность для его истрепанных нервов. Но куда сильнее бесило Ремингтона то, что вот уже третий день как ему не удавалось остаться с Антонией наедине в укромном уголочке. Воспоминания об их рандеву в гостиной на втором этаже мешали ему сосредоточиться на приготовлении цукатов.
Очевидно, ему не следовало обращаться с ней подчеркнуто галантно, нужно было действовать напористо и прямолинейно – так он скорее достиг бы желанной цели. Теперь же, когда момент был упущен, оставалось только изнурять Антонию своей вежливостью, исподволь усыпляя ее бдительность и распаляя дремлющие в ней природные желания. Но как же, право, мучительно это ожидание!
Граф прервал шинковку апельсиновой кожуры, горки которой были аккуратно разложены по разделочному столу, и погрузился в размышления. Странное поведение жертвы, не спешившей упасть в объятия, повергло его в недоумение. Почему она так холодна к нему, если еще недавно стонала и дрожала от вожделения, вертясь под ним на кушетке и прижимаясь к нему бедрами и полуобнаженным бюстом? Ах как бы ему хотелось опять впиться ртом в ее торчащий розовый сосок и, повалив на стол, целовать ее до умопомрачения, чтобы потом…
Из мира розовых грез его вывело прикосновение к локтю цепких пальцев Гертруды.
– К вам снова пришли, ваше сиятельство, – сказала она скрипучим старческим голосом.
– Что? Ко мне? Кто? – Граф положил нож на стол и стал вытирать салфеткой руки. – Кого еще вдруг черти принесли?
Он сорвал с себя фартук, надел сюртук и быстро пошел в холл, готовясь к очередной малоприятной встрече с назойливой Хиллари. Но лишь только он увидел ожидавшую его дородную даму в огненно-красном наряде и широкополой шляпе, как ноги у него словно приросли к полу, а нижняя челюсть отвисла. Такого пассажа он совершенно не ожидал.
– Ремми! Дорогой! – радостно вскричала посетительница и, вытянув вперед руки в модных перчатках, величественно поплыла к нему навстречу. – Так вот где ты пропадаешь целыми днями! Какой ты, оказывается, проказник! Ты знаешь, что о тебе пишут в газетах?
– Карлотта! Какого черта! – побагровев, прорычал он. Не замечая его закипающего гнева, толстуха заключила Ремми в объятия и с воодушевлением продолжала:
– Впрочем, я вовсе не удивилась всем этим поразительным известиям: ты всегда был строптивцем и выкидывал самые невероятные фортели! Ну, рассказывай же скорее, милый, чем ты здесь занимаешься? Признайся, шалунишка, ты стираешь ее трусики? – Она зашлась кудахтающим смехом.
Ремингтон схватил ее за руку и потащил в гостиную. Захлопнув за собой дверь, он обернулся, готовый разорвать Карлотту на куски, но она как ни в чем не бывало поправила шляпу и жеманно пропела:
– Боже правый, Ремми, какой бес в тебя вселился?
– Какого дьявола тебе здесь надо, Карлотта? – в свою очередь, спросил у нее он, подбоченившись.
– Как я могла остаться в стороне от происходящего! – Она обворожительно улыбнулась. – Нет, милый, я не смогла сидеть сложа руки, после того как прочитала в газетах о твоей новой затее!
– Значит, с некоторых пор ты стала выкраивать время для чтения? – язвительно спросил Ремингтон. – Это для меня новость!
– Кажется, ты на взводе, милый! – чувственным шепотом сказала Карлотта, скользнув по нему бесстыдным взглядом. – И буквально пышешь внутренним жаром. Черт бы подрал эту леди Антонию! Неужели ей не известно, что за породистыми жеребцами нужно ухаживать? – Она развратно хохотнула.
Он схватил ее за руку и воскликнул:
– Довольно! Как ты посмела сюда заявиться?
– Разве не понятно? Мне захотелось увидеть тебя» милый. Толстуха приложила руку, которую он сжимал, к своему пышному бюсту, и его пальцы почувствовали колышущуюся горячую плоть. Бесстыдница кокетливо взглянула на него из-под густо накрашенных ресниц и томно добавила:
– Клянусь своим несравненным задом, что мы с тобой не виделись уже больше месяца! Разве ты не понимаешь, что я жутко по тебе соскучилась?
Когда-то эта женщина была поразительно красива и могла помыкать мужчинами, терявшими разум от ее полных чувственных губ, дерзких глаз и рыжих волос. Но сейчас, располневшая и изрядно потасканная, она вызывала у Ремингтона отвращение. Он вырвал из ее цепких пальцев руку и прорычал:
– Не смей называть меня своим славным шалунишкой! И никакой я тебе не Ремми! Веди себя прилично в чужом доме!