Последний хранитель

Девушка осторожно сняла ленту с массивной восьмилучевой звездой с шеи Селесции и надела на свою, заправив артефакт в ворот платья. Она ощутила легкое покалывание в месте соприкосновения тела и «Утренней звезды», а потом по телу разлилось тепло, и стало легко и спокойно на душе.

– Ну вот, теперь ты хранитель, – прошептала старушка, – удачи тебе, милая, и позови сестер, когда выйдешь, пришло мое время исповедоваться. И не грусти, все у тебя будет хорошо, я это вижу, а теперь иди.

И вот она опять сидит у окна и смотрит, как моросит мелкий осенний дождь, за окном слякоть, грязь и ветер, обрывающий последние листья с деревьев. После похорон сестры Селесции она уедет обратно в столицу и там при главном храме по заведенному порядку будет служить. Жить ей предстоит уединенно, раз в неделю и по праздникам раздавать милостыню сирым и убогим, вознося хвалу богам. У нее практически нет обязанностей, но много ограничений, и самое главное – теперь только на смертном ложе она может передать «Утреннюю звезду» новому хранителю, которого выберут из сотни юношей и девушек, молодых жрецов и жриц. Как она радовалась, когда ее избрали кандидатом в хранители, а теперь она сожалеет о том, что подала заявку на отбор. Никто больше не подхватит ее на руки и не унесет далеко-далеко, и она не будет прижиматься к груди, закинув руку на шею любимого мужчины, вдыхая запах терпкого пота, никогда не прижмет к груди своего ребенка… Никогда. Альва-Мари горько вздохнула и вытерла навернувшиеся слезы.

За окном уже опустилась ночь, пора ложиться, подумала девушка и принялась разбирать постель.

* * *

Утром после разминки и завтрака я хотел, как и планировал вчера, отправиться за плащом в карете маркиза, но оказалось, что маркиз рано утром отправился по каким-то своим делам. Пришлось оседлать своего коня и отправиться верхом. По дороге был насторожен и частенько поглядывал назад, но все обошлось, и, загрузив одежду в баул, который предоставила мне хозяйка швальни, отправился обратно. Сегодня дождя не было, и в воздухе пахло морозцем, скорей всего, к вечеру начнет подмораживать, и, возможно, завтра мы отправимся в столицу. Все-таки я плюнул на предостережение Паркса и завернул на рынок, где приобрел мешочек с зернами шимоса, и только после этого направился к месту своего проживания. Ворота мне открыли сразу, как только я назвал себя, вчерашняя свара не прошла даром. Я завел коня в конюшню, расседлал и обтер пучком сена, после чего понес одежду к себе в домик. Не успел войти, как в дверь постучали, и на пороге возник один из столичных гвардейцев. Молодой парень, почти мальчишка, с пухлыми щеками и пробивающимся пушком под носом и на подбородке. Он потоптался на месте, не зная с чего начать, но потом, наконец приняв решение и отчаянно покраснев, произнес:

– Сеньор, вчера вы подлым образом ранили моего кузена, после чего даже вину за происшествие свалили на него, пользуясь его отсутствием на докладе у маркиза. Я вызываю вас на дуэль в любое удобное для вас время.

– Хм-м-м… молодой человек, может, вы представитесь и скажете мне, обязательно ли вас убивать или в зачет пойдет и то, если я вас раню? – Я давил парня взглядом, и тот опустил глаза.

– Прошу прощения, сеньор, что не сделал этого сразу, я баронет Кальв Альтерус, а по поводу вашего второго вопроса, то вам самому надо опасаться погибнуть, – гордо задрал он подбородок. – Так какой будет ваш ответ?

– Хорошо, баронет, я принимаю ваш вызов, через полсвечи готов дать вам удовлетворение.

Только закрылась дверь, как в нее снова постучали, и на пороге возник еще один гвардеец, но этого я уже видел, когда вчера валял его в грязи.

– Сеньор, за нанесенную мне вчера обиду при исполнении мной своих обязанностей, вызываю вас на дуэль в любое удобное вам время, – представившись как личный гвардеец короля Арчер Данер, проговорил он.

– Хорошо, принимаю ваш вызов, готов дать вам удовлетворение сразу же после баронета Кальва.

Выслушав ответ, гвардеец повернулся и вышел за дверь. Я подождал, но никто больше не стучал, и я, закончив укладывать вещи, стал собираться на ристалище.

Плохо только то, что у меня пока не было ни кольчуги, ни шлема, оставалось надеяться на удачу и мастерство. Пусть последнее время я и уверовал в свое умение обращаться с холодным оружием, но предательский холодок все равно забирался под сердце. Оставалось только одно – эффектно играть на зрителя.

Я снял камзол, достал новую белую повседневную рубашку без ворота и надел ее. На улице было холодно, но я надеялся, что быстрые движения и ощущение смертельной опасности не дадут мне замерзнуть, взял мечи и вышел на улицу. Народ уже толпился у довольно просторной ровной площадки, посыпанной песком, там же стоял и мой первый противник в кольчуге до середины бедра, металлическом шлеме и со щитом. На мне же, кроме сапог, брюк и рубашки, ничего не было, по рядам зрителей раздался ропот и даже смешки.