Последний Хранитель Многомирья. Книга первая. Пока цветёт радостецвет

Хомиш обожал наблюдать. Он не впустую глядел, как иные муфли. Он видел. А ты ведь догадался уже, мой дорогой читатель, что глядеть и видеть – не одно и то же.

Муфель Хомиш любил следить за тем, как засыпают радостецветы, как открываются под его внимательным взглядом радостениевода новые растения. Как мамуша готовит свои чаи и записывает самые удачные рецепты в толстую, уже покрывшуюся цветом старости книгу.

Он замечал, что у всего есть свой цвет: у детскости, молодости, старости. У муфлей, растений, глифов, земли.

У рождения, расцвета, умирания.

У мамушиных одежд тоже был свой цвет. Для приготовления завтраков она надевала белый фартук. Для работы с отварами да чаями – зеленый в цветочек. Для праздников у мамуши было особое розовое платье.

И у муфлей свой цвет. Точнее, два цвета. Фиолетово-сиреневый и бесцветно-серый.

Фиолетовые, сиреневые – это все честные, светлые и добрые муфли, живущие чинно да по муфликовым законам.

А стать бесцветным для муфля страшнее страшного.

Стать бесцветным – это практически значит для муфля то же самое, что и сгинуть.

Хомиш вернулся из своих мыслей, тревога окончательно покинула его сердечко, и он уже хотел пойти в оранжерею, но дверь распахнулась, и в комнату ввалился папуша. Довольный, громкий и грязный. Веточки в охапках зашелестели приветственно, а края мамушиных губ и ушек поднялись вверх.

– Стоит произнести «эль», и Фио здесь как здесь! – вместо приветствия произнесла мамуша.

– Моя Фло варит эль! Ой-ля-ля! – Папуша Фио всегда заполнял собой любое пространство, в котором оказывался. Вот и сейчас он будто не землю и грязь занес на сапогах, штанах и кожаном жилете, а вернул в жилище вместе с предвкушением праздника что-то легкое и игриво посверкивающее, как ночные огоньки. – Флошечка наварит эля? – потер лапы и подкрутил правый ус Фио Габинс, скинул сапоги и прищелкнул языком.

– Заходи шибче, Фио. Будет скоро и эль, – расплылась в улыбке мамуша Фло. – Но! – она подняла указательный палец вверх. – Эль для праздника.

– Эль! – приобнял мамушу Фио. – Расчудесно, Фло! Верно, праздник будет особенным. – Где бы ни заходила речь об эле, папуша Фио всегда появлялся в тот самый момент. Как если бы слово «эль» было каким-то заговорным словом, которое вызывало сразу и папушу. – Фло, моя дорогая! Что за славная моя Фло!

– И даже теперь повторяю – эль для праздника.

– А разве сейчас не праздник? Всегда, когда я вижу свою женушку, для меня это праздник.

Мамуша прыснула, и ее шкурка приобрела розовато-алый оттенок. Она прижала ушки и громко чмокнула папушу в щеку, а Хомиш со спокойным сердцем удалился заниматься всеми теми удивительными цветами и растениями, что обнаружил во время своего путешествия.

Глава 8. Чрезвычайно важная работа

Так странно, мой дорогой читатель, но время в белоземье обычно тянется, как дерево бесконечности без кроны и листвы. Ни конца ни края. Смотришь, смотришь, а его необъятный ствол длится, длится, длится и в высоту, и вширь. Может показаться, что предела у него нет. Ствол нескончаемый, да и только. И грустно от этого и безысходно.

Но зато в пору цветолетья время прошмыгнет мимо – и не заметишь. День за днем пролетают, как самая быстрая норна. Ты скажешь, что так обстоят дела не только в Многомирье, но и в мире людей? И будешь прав.

Цветолетье – время быстрой радости, ярких снов и самого любимого муфликового торжества. Любимого и главного.

Рано утром мамуши суетились и пытались растолкать домочадцев на работу. Но когда уже близится праздник Большой Радости и воцарения вечного мира, к муфлям прилетают особенно яркие бабочки снов. Те, что приносят на крыльях радужные переливы. Каждый муфель любит их.

– Просыпайтесь! Просыпайтесь! Все поля засохнут, вся радость увянет! – звучало отовсюду. – Радостецветы соскучились по пыльце. Кто будет все поля будить?!

В жилище Габинсов тоже никто не торопился просыпаться и вспугивать крылаток, сидящих на муфликовых лбах до той поры, пока не заканчивался сон. Прогнать их раньше – значило нарушить ход преприятнейшего видения.

Муфли любят работать, но и поспать тоже любят.

– Все, все, все! Э-э-эй, сонюшки! – разорялась мамуша Фло, обвязываясь белым фартуком с мелким кружевом понизу. – Стыдоба лежать, когда солнце выше крыши встало. А как стяну все одеяла?! Скидывай лапы с кровати, каждый муфель в этом жилище!

Мамуше отвечал дружный храп, доносившийся из комнат. Сегодня отвечать на утренние стенания Фло охотников не находилось. И бабочки уютно сидели на лбах, ушах и волосах.

Только мурчал Поюн и норна Афи составили мамуше компанию. Поюн, уставший гонять солнечного скоропрыга, утихомирился и умывался, сидя на подоконнике рядом с радостецветом в горшочке. Афи сновала туда-сюда по дому и прыскала от смеха при каждом настойчивом крике мамуши, заглядывая в раскрытые рты сладко спящих.

– Все одно всех побужу! Ну, держитесь! – не выдержала и завопила мамуша Фло. – Недосужно мне с вами вошкаться. Нынче мамуша работает в храме. Стягиваю книгу, готовлю чай. Сами виноватые, и потом никто не хмурится!