Последний Хранитель Многомирья. Книга первая. Пока цветёт радостецвет

– Ой, Афи не хочет совсем этого слышать! – закатила глаза норна. – Спаси ушки Афи от этого имени. И потом, а вдруг за белоземье она отъелась печеньем бабуши Круль и покрылась бородавками?

– Афи, не будь такой злючкой, – посмотрел укоризненно на норну Хомиш.

– Да, точно говорю, – брызнула слюной из хоботка норна, – она стала страшная, как клюка Ваха из ее деревни.

– Афи, что слюной брызжешь? – мягко осадил норну Хомиш. – Всех вспомнила, и страшильную клюку Ваку, и бабушу Круль! Что ж с тобой?

– Норны не тратят времени на всякие глупости в виде платьишек, шляпок, зонтиков. Поэтому норны знают, что говорят.

– Думается мне, норны говорят слишком много лишнего, – отметил Хомиш, но Афи решила пропустить мимо ушек это замечание. Хорошо, когда у тебя ушки, как у норны, можно всегда сделать вид, что мимо них что-то да промышгнуло. И Афи продолжила как ни в чем не бывало извергать свое недовольство.

– Глаза бы Афи не видали эту выскочку. – Норна скривила мордочку и сделала нарочно противный писклявый голос: – «О, Хомиш, посмотри, какие у меня миленькие рюшечки на воротничке, м-м-м! О, Хомиш, а ты разве не заметил, какие я сегодня завила кудряшки-очаровашки, м-м-м?» Бр-р-р! Она противная и липучая! И совсем некрасивая даже.

– Афи, запрещаю говорить про Лапочку так. И наберись вежливости, она где-то недалеко, раз зонтик тут.

– Ах, раз так, – норна перевернулась от возмущения и попыталась подбочениться крошеными лапками, но куда уж норне, лапки-то совсем коротки, и они повисли в воздухе, – Афи, в таком вот случае, лучше вообще домой вернется!

– Не стану отговаривать, – ответил Хомиш.

– Так вот, да? Ну все, я возвращаюсь, – и Афи снова перевернулась и растворилась в воздухе.

– Возвращайся, – махнул Хомиш в пустоту и только поднял зонтик, как над ним опять прожужжало:

– Я точно возвращаюсь.

– Афи! – взмахнул Хомиш зонтиком.

– Смотри, меня уже нет здесь, – ответила пустота голосом Афи.

– Сказать откровенно, это хорошо. Тишина-а-а, – протянул муфель.

– Афи все слышит! – заговорило возле его уха.

– Но тебя же здесь нет.

– Теперь нет точно.

Хомиш подождал, еще раз позвал Афи, но, на его счастье, уже никто не ответил, и муфель мечтательно вздохнул:

– Лапочка, Лапочка…

У Хомиша стало сладко во рту, как после пыльцы радости или меда из нее. Он двинулся вперед шагом пружинистым и быстрым. Хомиш уже представил, как они увидятся после долгого расставания, как она удивится его росту, а он будет рассказывать о своей новорожденной рассаде радостецветов, как вручит Лапочке приглашение. Она поблагодарит, а потом он достанет ее милую потерю, а она обязательно подарит ему поцелуй. И уже на празднике он обязательно ей признается в том, что она ему мила.

Нет, он даже скажет, что готов ей подарить любоцвет. Хотя нет, дарить Лапочке любоцвет слишком рано.

«Ну а что, – на ходу размышлял и спорил сам с собой Хомиш, – Фрим уже подарил любоцвет Каве из нашей деревни, а Фрим всего-то ничего меня постарше».

Мечтательный муфель не обращал внимания, что ступает по гигантским глубоким следам, которые оставил тяжелый некто. Он пришел в себя только тогда, когда вышел на огромную поляну без единого крупноствольного дерева. Кудрявые кусты цветущего вальтургия, трава, дикие злаки – все щурилось в зеленых улыбках от ярких лучей высокого солнца. Хомиш пробирался сквозь густую сочную поросль, обходя попадающиеся огромные валуны. Эти развалившиеся громадины, как заснувшие в дороге уставшие великаны, подставляли лучам светила один бок, греясь и лоснясь, а другой бок, поросший мхом, красноречиво рассказывал, что эти «великаны» заснули надолго, если не навсегда. Хомиш иногда облокачивался на их буровато-серые жесткие тела, чтобы перевести дыхание и попить еще мамушиного напитка. Стояла редкая для этой поры тишина, и скусные ароматы сочности и просыпающейся жизни заполняли собой все от земли и до облаков.

Глава 4. Неведомое чудище

– Вот и еще. Ярче яркого, кто ж ты такой?– обратился Хомиш к очередному незнакомому цветку, но тот не проявил желания общаться с муфлем.

Цветы, мой дорогой читатель, не великие охотники разговаривать. В отличие от иных словоохотливых трав и кустарников, цветы говорят мало, и то только когда им задают важные вопросы. Но Хомиш – особый. Он знал язык растений, он понимал чувства деревьев и кустарников, он мог разговаривать с цветами, ведал, какие вопросы достойны их ответов, оттого яркие красавцы охотно посвящали ушастого в свои тайны. Но сегодня муфлю не везло. Уже который цветок он не узнавал, и все как один незнакомцы категорически молчали.

Лапка сама потянулась к растению с крупным огненно-красным высоким венчиком, но замерла в воздухе. Каждый лепесток по краю был ворсист и словно бы обрисован неведомым художником черной каемкой. Цветок вызывал странные, спутанные чувства. От его вида на шкурке муфля появились крохотные бугорки и зашевелилась каждая шерстинка. Цветок же не просто не желал общаться, он даже намеренно отвернулся от путника.