Последний Хранитель Многомирья. Книга первая. Пока цветёт радостецвет

– Нет, я, пожалуй, откажусь, – помахал отрицательно Фрим головой в думательной шапочке.

– Может, тебе, малуня? – заботливо поинтересовалась мамуша у младшего.

Папуша Фио широко улыбнулся блестящими от масла и меда усами, но промолчал. Фрим громко засмеялся и, довольный своим старшинством и тем, что его не назвали этим словцом, засунул очередной пухляш с золотистым зажаристым бочком в рот.

– Мамуша, все лучше не называть меня так, надо мной до упаду вот они смеются, – проговорил в ответ улыбающемуся папуше и смеющемуся Фриму Хомиш.

– Буду говорить, как заблагорассудится, – спохватилась Фло. – Давай я всех так буду называть.

Никто не попытался поправить мамушу. Все – да и Хомиш – знали, что она по-прежнему будет называть малуней только его, но не потому, что двух других Габинсов не любит. Просто Хомиш был младшим и робким. Скорее даже не робким, а трусливым.

Тарелка с выпечкой опустела. Сытая семья сербала чай и делилась планами и новостями. Их разговор тек плавно, как стекает мед с горячего оладушка.

– Ой-ля-ля! Как жи ж хорошо, что сегодня на поля не надо. Хорошо! Люблю отдыхные дни, – откинулся на стуле и порадовался папуша Фио, поглаживая себя по животу.

– Я вот хотел еще с вечера поинтересоваться, а что с соседями такое случилось? – спросил Фрим, припивая чай.

– Всю семейку мамуши Оливы покусали пчелоптицы, – негромко, словно она могла обидеть покусанных и опухших соседей, пояснила мамуша Фло.

– Отчего так? – искренне удивился Хомиш. Его глаза стали размером с чайные блюдца, что стояли перед каждым членом семейства Габинсов. – Пчелоптицы покусали муфлей? – И снова тревожный жар обжег его сердце. – Не бывало такого.

– Испокон веков не бывало, – добавил папуша Фио, прикрякнул и покачал головой. – Вся деревня жужжала, как рой. Ладно б только семейку соседей, так половину деревни покусали злыдни, – папуша Фио снова покачал головой и отвлекся на печку. – Пойду по дровишки. Тепло пока не встало. Надо б подтопить.

Мамуша Фло подхватила рассказ и продолжила уже погромче:

– Да, в этот раз все пчелоптицы дедуши Пасечника проснулись раньше положенного. Кто их разберет, что стряслось. Не бывало такого. Злые, голодные. Ох-ох-ох, и гудеж же они устроили. Голова шла кругом. Пасечник кричал, бегал. А куда ему бегать-то? Древнее его и нет никого на все деревни вокруг. Пришлось наварить на всех успокоительного чая, так это хорошо, что еще запасы трав остались. Вот шуму-то было. Всей деревней нашей на выручку Пасечнику побросались, давай пчелоптиц вылавливать. А их сонмы. Еле переловили. Ну, зато меда будет больше обычного.

В круглом отверстии с пририсованными крылышками во входной двери вдруг зашебуршало, и из него в жилище влетел пушистый комок.

– Кто тут ест мед, а Афи не зовет? Там, где Афи, там и мед, а там, где мед, там и Афи! Медик, медик, где мой медик?

– Афи! – вскочил Хомиш навстречу и раскрыл свои лапы для объятий.

– Кьююю, – заверещал комок, – душечка мой Хомиш проснулся! Афи та-а-а-а-ак скучала… Ну наконец-то, Хомиш! Кьююю! – Комок провернулся вокруг себя несколько раз, расточая переливающуюся пыль, и завел пискливым голоском уже что-то бессвязное:

– Кьююю, кьююю,

Радость совью.

Кьююю, кьююю,

Радость соберу!

– Афи, ну не трещи, не трещи! Не время трещать и песни распевать, – замахала лапками мамуша.

– Афи не трещит, – поджала норна хоботок и снова издала звук норной радости: – Кьююю! Афи радуется. А когда Афи радуется, Афи всегда поет.

Это была норна. Точнее сказать, одна из самых болтливых норн. Хотя разве бывают норны не болтливые? Вопрос риторический и не требующий ответа. Поэтому пусть он парит в воздухе, как и Афи.

Норны, мой дорогой читатель, как и пчелоптицы, бывают дикие и домашние. Афи была не просто домашней норной. Афи была личной норной Хомиша. По ее крошечному мнению, это немного возвышало ее над другими крохами, но настолько немного, чтобы ни в коем случае не задело достоинства ни одной другой норны.

Глава 3. Путь в деревню Сочных лугов

День стоял ясный, ни единое даже облачное перышко не нарушало ровное, ослепительно-синее небесное полотно.

Хомиш вышел за деревню, пересек просыпающиеся поля радостецветов. Вздохнул глубоко и огляделся. По привычке помахал лапой рабочим муфлям, что колготились на полях, те ответили ему молчаливыми кивками. Потом поприветствовал далекую-предалекую гордую вершину Радужной горы, что высматривала сквозь облака все свое Многомирье, и шагнул на ровную широкую тропу, пролегающую сквозь зеленую кочковатую равнину.

– Ну и пусть, что бабочки снов были тревожными, – ободрял сам себя вслух ушастый. – Это цветолетье будет знатным, вон и Радужная гора какая безоблачная, и поля радостецветов силу набирают.