Последний хранитель (СИ)

Мои неразменные тридцать франков по-прежнему грели карман, но и это не радовало. Темные чувства рвались на выход. Ну, падла, сочтемся! Оба моих старших товарища дефилировали чуть впереди. Я пристроился Жорке в кильватор и поймал его биоритмы. Пару минут спустя, походка моя обрела небрежную легкость уверенного в себе человека. Так же как он, я слегка приседал на колено опорной ноги, вальяжно жестикулировал и стряхивал пепел с невидимой сигареты небрежным щелчком безымянного пальца. Клюнуло с первого раза. Я поднял изгиб левой руки, посмотрел на воображаемые часы. Жорка в точности повторил этот жест — пора подсекать. Завершая следующий шаг, я сильней, чем обычно, присел на колено и Устинов поплыл в растяжке. Векшин еле успел подхватить его под руку. Я шел и третировал Жорку. Но лишь после пятой попытки добился, чего хотел: штаны расползлись в интересном месте, прямо по шву. Походка Устинова утратила былую вальяжность. Теперь он шагал, как ныряльщик по пляжу, усыпанному битым стеклом, чаще смотрел под ноги и матерился на родном языке. Квартал или два мы протопали сомкнутым строем, на дистанции вытянутой руки, наложенной ладонью на плечо впереди идущего. Векшин задавал направление, Жорка старался не отставать, а я прикрывал его с тылу, курил сигарету за сигаретой и думал о бренности бытия. Все в этом мире происходит одновременно: люди рождаются, умирают, начинают войны, побеждают в сражениях, идут на костер. Исчезают династии, государственные границы, рушатся и создаются империи. Наш разум — серебряный ключик к четвертому измерению, имя которому — время. И мы суетливо скользим в многомерном поле событий, убеждая себя, что все поправимо. Скользим и не верим, что кем-то давно похоронены. Как много, оказывается, в этой заданной повседневности значат досадные мелочи. Взять к примеру аварийную ситуацию со штанами. Беседа старших товарищей утратила непринужденность, плавность и целостность. Теперь в ней присутствовал нерв. — Ты никаких таблеток утром не принимал? — поминутно спрашивал Векшин. Устинов в ответ божился и клялся, что чувствует себя хорошо, что шпагаты на ровном месте — роковая случайность и что больше такого не повторится. Остальное запомнилось схематично. Я очень устал и фиксировал происходящее автоматически, вроде автопилота. По команде «налево» мы опять очутились в небольшом магазинчике. Жорка купил себе новые брюки, пару костюмов и еще кое-что «по мелочам». С каждым часом я обрастал сумками и занимал уже полтротуара. Если бы сразу знать, что все это куплено для меня, было б другое дело: своя ноша не тянет, а так… Я хотел уже взбунтоваться, но Векшин поймал такси. Оно и доставило нас к самому борту «Рузы». На этом закончилась моя практика. Тем же вечером, на машине, принадлежащей посольству, мы выехали в Париж. Устинов был провожающим и сидел за рулем. Меня, как самого молодого, пристроили рядом с ним. А Мушкетов и Векшин развалились на заднем сидении и почти всю дорогу проспали. Наверное, Жорка был неплохим аналитиком. Он сумел сопоставить свой недавний конфуз с тем, что случилось в Бискайском заливе и первым над ним посмеялся. Слово за словом — завязалась беседа. Мы шутили, рассказывали друг другу бородатые анекдоты, вспоминали забавные случаи из его и моей жизни. Он меня слегка опасался, но виду не подавал. Расстались мы с ним друзьями. Я всегда интересовался у Векшина успехами Жорки, не забывал передать привет. Отец даже как-то обмолвился, что Жорка теперь очень большой человек. Он курирует резидентуру где-то на юге Франции, и даже достиг почетной ступени в масонской ложе «Права человека». Что-то, наверное, в этой жизни не так срослось, если мой закадычный друг, возглавил облаву по мою душу. Эх, Жорка, Жорка! Кому ж теперь верить?