Последний хранитель (СИ)

В этом доме жила и работала наша Маманька — единственный человек, к которому я мог бы сейчас без особого риска обратиться за помощью. Её знали все. Она тоже — почти всех, но никого конкретно. Наша, постоянно мигрирующая с берега в море братия, была для нее на одно лицо, как она говорила, «сынульки». Маманька — типичный советский продавец со всеми свойственными профессии достоинствами и недостатками, стопроцентный типаж и для журнала «Фитиль», и для «Доски почета». Есть общая радость, есть общее горе. Бывают еще случаи массового психоза, когда всему коллективу край, как хочется выпить. Те, кто накануне крепко накануне поддал и совершенно другие, что вообще считались непьющими, вдруг зажигаются идеей: что-нибудь сообразить. Чаще всего такое случается, когда судно стоит на ремонте, где люди страдают без денег намного сильней, чем от каждодневной пахоты на измор. В один из таких моментов, кто-то, вдруг, вспомнил о стокилограммовой бочке с селедкой. Ее прихватили по случаю у рыбака-карела, с которым делились топливом в Белом море. Такую селедку в нашей стране едят в одном-единственном месте — за высокой кремлевской стеной. Обитает эта деликатесная рыбка тоже в одном-единственном месте: в уникальном островном микроклимате Соловков. (Если кто интересуется, может почитать на досуге «Красную книгу», там о соловецкой селедке много написано). Бочку мы тогда привязали к парусу на палубе верхней надстройки, да так про нее и забыли. Когда душа коллектива желает праздника, нет преград на его пути. При помощи веревочных талей, бочку с рыбой опустили на палубу. А потом, как любимую женщину, несли на руках до самой дороги. Задача по воплощению коллективного замысла в конкретный конечный результат была возложена на боцмана Маленковича. Леха — это наша легенда. Дружбой с ним гордятся, как орденом. Таких здоровенных мужиков я, честно признаться, раньше не видел. Говорят, до прихода в колхозный флот, он ударно трудился молотобойцем на кузне. Как-то, в один присест, мы скушали с ним семнадцать бутылок водки, а когда она кончилась, пошли в кабачок. В такси меня развезло, но Леха не бросил друга в беде. Он занес меня в ресторан, усадил за стол, стал заказать выпивку и закуску. Халдеи, естественно, встали в позу и пригрозили вызвать милицию. Но Леха — на то и Леха, чтобы гасить любые конфликты. — Тише, — сказал он, — не разбудите! Вы знаете, кто это спит? Это спит специальный корреспондент «Комсомольской правды»! Ему почему-то поверили. Наш столик обходили на цыпочках. Я спокойно дремал на его необъятной груди, а он пил осторожно, чтобы не разбудить. Никто, никогда не видел Маленковича пьяным, впрочем... и трезвым тоже. Он был легендой, на фабрике творил чудеса. За это его и терпело начальство с широкими лычками. Леха в море мог быть кем угодно: рабмастером, тралмейстером, боцманом, а то и простым матросом — в зависимости от того, где требовалось заткнуть дыру. — Ах, ты, гад, — говорили в кадрах, — водку пьянствуешь, разлагаешь?! Ну-ка, быстро на «Воркуту», она без боцмана на отходе стоит. Наверное, Леха был ненастоящий еврей: каменных палат не нажил. Его не особо жаловала даже родня, по слухам, обитавшая где-то в Москве. Леха болел за общество, делился с друзьями последним.

Вот и тогда он пер эту бочку в гору, без перекуров. Остальные просто присутствовали. Продавцом, кстати, назначили, опять же его. — Ты, Леха, еврей, — сказал Сашка Прилуцкий, доставая из-за пазухи синий халат и резиновые нарукавники, — тебе и рулить. Цену за селедку мы определили самую смешную. Товар пошел на ура. Смятые пятерки и трояки уже вываливались из бездонных карманов Лехиных шароваров.

Тогда еще незнакомая нам Маманька, как обычно, в одиннадцать часов, открывшая свой магазин, столбом застыла на низком пороге и ожидала развязки в позе Наполеона со скрещенными на груди руками. Время от времени она укоризненно покачивала головой. Увидев ее, Леха посчитал свою миссию исполненной до конца: — Остальное так разбирайте! — крикнул он озадаченным покупателям. — Людей пожалели бы, ироды, — сказала тогда Маманька, — вишь, как по рылу друг друга хлещут! Устроили тут... коммунизм. Вы б занесли вашу рыбу ко мне: я бы и с вами по-человечески рассчиталась, и покупателей не обидела, и сама бы что-нибудь заработала. С тех пор мы всегда так и поступали. Маманькин телефон на «Двине» знали на память, наряду с телефоном диспетчера. И свято блюли единственное условие: среди продавцов должен быть хоть один человек, которого она помнит в лицо. После каждой такой операции в разряд абсолютно надежных переходили все новые лица, но первые есть первые. Подойдут, бывало, на «Двине» мужики: — Слышь, Антон, мы тут рыбный обоз снаряжаем. Ты сходил бы для верности... Никто из нас до сих пор Маманьку не подводил. Так что за нее я был абсолютно спокоен.