Последний кольценосец

На набережной он заглянул в знакомый по прежним временам погребок выпить своего любимого золотистого муската. Сладость и горечь в нем столь тонко уравновешивают друг друга, что вкус будто бы исчезает вовсе, и вино обращается в овеществленный аромат — вроде бы простой и даже грубоватый, а в действительности сотканный из неисчислимого множества оттенков — многозначностей и недосказанностей. Задержи глоток на языке — и увидишь наяву горячие от солнца топазовые ягоды, чуть припудренные известковой пылью, и ослепительно белую каменистую дорогу через виноградник, а потом, просто из дрожания полуденного марева, сами собою родятся в душе упоительные ритмы умбарских шестистиший-такато…

Странное дело, думал он, подымаясь по выщербленным ступенькам из прохладного подвального сумрака (еще одна проверка — слежки по-прежнему нет), странное дело, но когда-то ему всерьез казалось: прочувствуй по-настоящему, до конца, вкус этого волшебного напитка — и постигнешь самую душу города, где он рожден. Чудесный, проклятый, нежнейший, капризный, насмешливый, порочный, вечно ускользающий от подлинной близости Умбар… Стерва немыслимой красы и шарма, напоившая тебя приворотным зельем — специально, чтобы флиртовать на твоих глазах с каждым встречным-поперечным, — когда есть лишь один выбор: либо убить ее, либо махнуть рукой и принять такой, какова она есть. Он — принял и вот теперь, вернувшись после четырехлетней разлуки, понял наконец с полнейшей определенностью: вся гондорская жизнь барона Тангорна была не более чем затянувшимся недоразумением, поскольку настоящий его дом — здесь…

Он остановился у парапета, опершись локтем о теплый розоватый известняк, окинул взором величественную панораму обеих умбарских бухт. Хармианской и Барангарской, и вдруг сообразил: да ведь именно здесь, на этом самом месте, он тогда встретился с бароном Грагером — в самый первый день своего пребывания в Умбаре! Резидент выслушал Тангорново представление и холодно отчеканил: «Плевать я хотел на Фарамировы рекомендации! К настоящей работе, юноша, я вас допущу не раньше, чем через полгода. К концу этого срока вы обязаны знать город лучше, чем местная полиция, говорить на обоих здешних языках без следов акцента и располагать кругом знакомств во всех слоях общества — от уголовников до сенаторов. Это — для начала. Не справитесь — можете отправляться обратно: займитесь художественными переводами, это у вас и вправду выходит неплохо». Воистину, все возвращается на круги своя…

Сумел ли он стать здесь своим? Вряд ли это вообще возможно… Но, как бы то ни было, он научился слагать весьма ценимые знатоками такато, вполне сносно разбираться в оснастке судов и непринужденно изъясняться с хармианскими контрабандистами на их фигурной фене: он и сейчас сумеет с завязанными глазами провести гондолу по лабиринту каналов Старого города и по сию пору держит в памяти не менее дюжины проходных дворов и иных мест, где можно оторваться от слежки, даже если его «зажмут плечами» — примутся в открытую вести целой бригадой… Он сплел тогда здесь весьма неплохую агентурную сеть, а потом у него появилась Элвис — человек, для которого в этом городе не существовало тайн… Или, может быть, это он появился у нее?

Элвис была самой блестящей куртизанкой Умбара; от матери — уроженки Белфаласа, содержавшей в порту непритязательное заведение под названием «Поцелуй сирены», — она унаследовала сапфировые глаза и волосы цвета светлой меди, мгновенно сводящие с ума любого южанина, а от отца — корсарского шкипера, угодившего на нок-рею, когда девочке не исполнилось еще и годика, — мужской склад ума, независимость характера и тягу к хорошо просчитанным авантюрам. Это сочетание и позволило ей подняться из трущоб припортового квартала, где она родилась, в собственный особняк на Яшмовой улице, в котором собирался на приемы высший свет республики. Наряды Элвис регулярно вызывали разлитие желчи у жен и официальных любовниц высших сановников, а тело ее послужило моделью для трех живописных полотен и предметом для дюжины дуэлей. Провести с нею ночь стоило целого состояния — либо не стоило ничего, кроме, к примеру, удачного стихотворного посвящения.

Именно так это и случилось однажды с Тангорном, заглянувшим «на огонек» в ее салон: ему необходимо было завязать контакт с регулярно появлявшимся там секретарем кхандского посольства. Когда гости стали расходиться, красотка остановилась перед забавным северным варваром и с возмущением, которое никак не вязалось с ее искрящимися от смеха глазами, произнесла:

— Говорят, барон, вы давеча утверждали, будто бы у меня крашенные волосы, — (тот открыл было рот, дабы опровергнуть сей чудовищный поклеп, да вовремя сообразил — от него ждут вовсе не этого). — Так вот — я натуральная блондинка. Хотите убедиться?

— Что, прямо сейчас?

— Ну а когда же! — И, взяв его под руку, решительно двинулась из гостиной во внутренние покои, промурлыкав на ходу: — Поглядим, так ли ты хорош в постели, как в танце…