Последний конфликт в независимой Греции: Союзническая война 220–217 гг. до н. э.

Полибий сообщает, что стратег элейцев Амфидам, попав в плен, предложил себя в качестве посредника при переговорах о заключении союза Элиды с Филиппом. Хотя царь предлагал выгодные условия — возвращение пленных без выкупа, обещание не вводить гарнизон и не устанавливать дань, сохранение их государственного устройства — элейцы решительно отвергли все предложения. Амфидам, узнав о намерении схватить его и отправить в Этолию, был вынужден бежать к Филиппу (Polyb., IV, 84, 2–6; 86, 3–4). Таким образом, дружба элидян с Этолией выдержала серьезное испытание. Вероятно, немалым фактором, повлиявшим на их решение о сохранении верности союзникам, было наличие этолийского отряда в Элиде. Для Эллинской лиги этот провал был досадным обстоятельством, поскольку, если бы в начале сезона удалось вбить клин в отношения между противниками, конец кампании вполне мог стать завершением Союзнической войны в целом. Вероятно, по замыслу царя, этот год должен был стать переломным в ходе войны. Однако военные успехи Эллинской лиги были омрачены разногласиями как между лидерами союза, так и между македонским царем и его окружением. Таким образом, внутренние противоречия не позволили союзникам воспользоваться удачно складывавшимися обстоятельствами и победоносно завершить войну в этот сезон.

Весной 218 г. в Ахейском союзе прошли выборы стратега. Вместо Арата Младшего был назначен Эперат. Причем источники единодушно говорят, что Филипп под влиянием своего окружения поддержал его кандидатуру (Plut. Arat., 48; Polyb., IV, 82, 6–8). Ф. Уолбэнк доказывает[335], что Апеллесу[336] удалось объединить две оппозиционные Арату группы[337].

Одна из них стояла за социально-экономические преобразования в Ахейской лиге, свидетельством чего, по мнению Ф. Уолбэнка, «является размещение штаба Апеллеса в Аргосе»[338]. Следует вспомнить, что в Клеоменову войну Аргос добровольно сдался спартанскому царю в надежде на социальные преобразования. Другая объединяла западные города федерации, настроенные враждебно по отношению к Арату из-за его пассивного руководства в начале войны. Эперат из Фары был представителем именно этих полисов. Не следует забывать и то, что в свете беспрецедентной неэффективности действий своего сына Арат фактически признал уменьшение своего престижа в федерации. Зная собственные слабые способности в военном деле, он не стал выставлять свою кандидатуру на выборах. Такой шаг давал ему серьезное преимущество: последствия просчетов Арата Младшего ложились на другого стратега, с зародившимся недовольством центральной властью должен был бороться новый лидер. С таким грузом проблем мог справиться действительно талантливый руководитель, поэтому через некоторое время взоры и надежды ахейцев вновь обратились бы на Арата, что неминуемо возвращало ему прежний статус.

Однако, по мнению Д. Мендельс[339], для царя Филиппа важнее были политические, а не социальные мотивы выборов. Вполне вероятно, царь опасался, что к власти вновь придет Арат Старший, представлявший, по мнению ближайшего окружения Филиппа, угрозу македонским интересам в Греции. Даже слабые полководческие способности Арата и передача общего командования царю не позволили бы последнему действовать по своему усмотрению. Ему пришлось бы учитывать пожелания и требования союзников, за которыми стояла фигура этого политика. Поддерживая оппозиционного лидера, царь освобождался от груза опеки Арата и имел возможность усиливать свое влияние на союзников. Еще один аспект мог повлиять на позицию македонского правителя на выборах. Новая кампания, как покажут дальнейшие события, требовала дополнительных финансовых вложений. Македонский царь, конечно, рассчитывал получить их от союзников с большей легкостью, если у власти не будет стоять ставленник Арата[340]. С другой стороны, в военном отношении выбор нового стратега нельзя назвать наилучшим разрешением ситуации. Эперат оказался еще более бездарным полководцем, чем Арат. При этом новый стратег совершенно не обладал качествами лидера: он был лишен и политической дальновидности, и дипломатических способностей (Plut. Arat., 48.; Polyb., V, 30, 1; 30, 5–6; 91, 4–5).

Начало кампании македонский царь запланировал перенести на море. Этот шаг можно расценить как поворот в его политике — отныне допустимо говорить о его опоре на флот в западных водах[341]. Примечательно, что до сих пор Филипп вел разумную политику: как отмечает В. Тарн, он не отрезал Этолийский союз от Адриатики, не заставил Элиду и Спарту войти в Эллинскую лигу. Вероятно, он рассчитывал заключить с Этолией договор в духе Антигона Гоната и Антигона Досона[342]. В таком случае, необходимо выяснить, чем же была вызвана столь серьезная перемена в его политике? Можно ли говорить, что уже в 218 г. Филипп разглядел угрозу с запада? Действительно ли он поддался влиянию Деметрия Фарского, находившегося при царе всего несколько месяцев (Polyb., IV, 66, 4–5), или этот шаг был результатом иных обстоятельств?