Последний конфликт в независимой Греции: Союзническая война 220–217 гг. до н. э.

С другой стороны, сам Полибий неоднократно критикует Фабия, обвиняя его в нелогичности и неправдоподобности изложенных им событий, якобы приведших к началу Ганнибаловой войны (III, 8, 1–9, 5). Более того, Полибий предупреждает читателя, не верить всему, что говорит Пиктор (III, 9, 4–5). Трудно предположить, что после таких заявлений ахейский историк стал бы беспечно повторять его версию. Скорее всего, дело в стремлении Полибия изобразить поучительный для аристократической аудитории портрет Деметрия Фарского, показав его безрассудным и опрометчивым человеком в противовес Арату Сикионскому, конец карьеры которого ознаменовался острым конфликтом с этим иллирийцем. Подводя итог вышесказанному, можно подчеркнуть, что современные авторы довольно часто вынуждены по тем или иным причинам отклонять предлагаемые ахейским историком версии событий, но вследствие отсутствия другого материала они в этом случае нередко оказываются в области чистых предположений и гипотетических построений.

Писатели более позднего времени во многом зависели от этого первоисточника. «История» Полибия была основой для жизнеописаний Арата и Фламинина у Плутарха и, в известной степени, для труда Тита Ливия. Из написанного Плутархом мировую славу ему принесли «Сравнительные жизнеописания» — биографии выдающихся греков и римлян, объединенные в пары. Плутарх не стремится дать подлинное жизнеописание своего героя, его задача иная — показать великого человека, обрисовать его характер. К сожалению, история для Плутарха — всего лишь фон для изображения портрета политического деятеля. Характерно, что македонские правители, за исключением Александра Великого, не удостоились внимания автора. Поэтому краткие сообщения о начальном периоде деятельности Филиппа V можно почерпнуть только из биографии его современника — Арата. При этом следует учитывать и тот факт, что Плутарх кроме труда Полибия пользовался и собственно «Воспоминаниями» Арата[35]. Особенности этого источника также не могли не отразиться на выводах биографа. Характерен пример: Арат не имел возможности влиять на македонского царя Антигона Досона, но ему было выгодно представить собственное положение как весьма близкое к царю. Эта тенденция нашла выражение у Плутарха, который пишет об исключительно дружественных отношениях Арата и Досона с момента их первой встречи (Plut. Arat., 43), что весьма странно, если учесть, сколько сил Арат потратил в прежние годы на выдворение македонян из Греции.

Тит Ливий еще более дискредитировал Македонию, чем Полибий, хотя обычная информация по римской истории у него дана правильно. Его произведение «История Рима от основания города» сохранилось не полностью: дошли первая и третья декада и частично книги четвертой и пятой декады, до победы Эмилия Павла в 168 г.; об остальных частях известно благодаря кратким обзорам — периохам, составленным еще в древности. Поскольку основной задачей автора было создание апологетической картины римских завоеваний, то естественно, что Ливий при описании военно-дипломатических действий Рима в Греции всецело зависит от Полибия, заимствуя зачастую и его оценки событий[36]. История Греции и Македонии затрагивается в 21–41 книгах «Истории Рима». Но до римско-македонских войн Ливий не удостаивает Балканы пристальным вниманием. Он достаточно подробно рассказывает о деятельности Филиппа V по восстановлению экономического положения Македонии после второй Римско-македонской войны (39, 24, 1–4), но о начале правления этого царя его данные остаются отрывочными и довольно искаженными. Примером может служить сообщение (23, 33, 1–3), что за ходом второй Пунической войны следили все народы и особенно царь македонский. Узнав о переходе Ганнибала через Альпы, Филипп обрадовался войне между римлянами и карфагенянами, но пока было неизвестно, на чьей стороне перевес, он колебался, кому желать победы. Такая версия, однако, не выдерживает критики, поскольку подразумевает, что события, происходящие в Италии, не только были важны для всего эллинистического мира, но и определяли политику независимых от власти римлян монархов. Вряд ли здесь следует видеть что-то, кроме отражения общей для всего труда Тита Ливия концепции о величии Рима.