Последний Ковчег

Когда Дуг снова осторожно их открыл, в каюте уже была мама. Она сидела на Евином месте и гладила его по руке. Ева, несмотря на то что уже совсем большая, сидела у мамы на коленях, как в детстве…

Говорить не получалось, думать тоже. Дуг решил, что самым правильным будет снова закрыть глаза.

* * *

В другой каюте, расположенной на десятки метров выше, в чужой кровати спала, свернувшись калачиком, Саша. Сон ее был неспокоен, у нее вообще была забавная привычка (по крайней мере, Дуг всегда находил ее забавной) совершать во сне, лежа на боку, движения, отдаленно напоминающие ходьбу. Во снах Саше то и дело приходилось бежать, и она всегда не успевала оказаться во сне в нужном месте.

Гектор сидел на стуле в противоположном конце каюты и неотрывно следил за ее движениями во сне. Его лицо украшал живописный синяк, успевший за последние часы поменять цвет. Кожа на губе треснула. Он размышлял о том, что скажет Саше, когда она проснется; а проснуться, по его замыслу, она должна была сама, и будить ее не следовало, это же ясно, сон – лучшее лекарство от любых потрясений и болезней. Этим самым – значением для человека крепкого сна – он оправдывал свое молчаливое пребывание в каюте последние несколько часов. Там, за стенкой, Сашин отец ожидал ее пробуждения, не имея возможности ее разбудить. Там же была и Олимпия. И Фиона – из всех троих говорила только она одна.

Гектор отказывался покидать свой пост для того, чтобы поесть, поспать или хотя бы умыться. Ход его внутренних рассуждений о том, что и как ему следует сказать Саше, когда она проснется, прерывался лишь отстраненными мыслями о том, что́ он, по идее, должен в такой ситуации чувствовать.

Когда он готовился к работе в Проверках, ему многократно указывали на то, что у него проблемы с эмоциями: у него их было немного, и он вообще плохо ориентировался в классификации и специфике человеческих чувств. Разницы между тревогой и печалью, к большому раздражению работавшего с ним в паре педагога, не видел, например, совсем.

У себя в каюте под присмотром медсестры, вряд ли, кстати, таким же бдительным и неусыпным, спала Елена. Но с Еленой было все в порядке, а это – самое главное.

Гек закусил губу и тотчас поморщился, потому что задел трещинку, и она тут же дала о себе знать.

Что он скажет Саше, когда она проснется? Привет, ты только не пугайся, сразу замечу, что все будет хорошо (с чего все будет хорошо и как он это может обещать, неизвестно). Капитан мертв, по всему Ковчегу объявлен комендантский час, и никто не понимает, что теперь делать и как быть. Твоя мамаша, которая, кстати, и моя мамаша тоже, родила тебя от Капитана четырнадцать лет назад и спрятала внизу с совершенно незнакомым тебе человеком. Ковчег скоро потонет, потому что Двигатель давно непригоден. Я поднял руку на своего отца, и он до сих пор не сломал мне шею только потому, что лежит в медицинском отсеке под завязку накачанный успокоительным и находится в беспамятстве. Я очень виноват перед тобой за то, что допустил эту запредельно абсурдную ситуацию, знаешь, и с тонущим Ковчегом, и с тем, что не нашел тебя раньше, я же все-таки твой брат.

Гек крутил в голове фразы и целые предложения и так и этак, и как бы он их мысленно ни произносил, получалась совершенно беспомощная белиберда.

За стенкой Фиона собиралась уходить, ей нужно было присоединиться к общему собранию, нужно было сделать хоть что-то. На Корабле два десятилетия живут тысячи людей. Долгое угасание и недееспособность Капитана являлись для всех них тайной, ясно, что тайной это должно оставаться и дальше. Перед тем как заснуть, Елена твердила матери о девочке Еве, о том, что мама обещала – они помогут. Фионе было страшно и ей было некому сказать об этом.

Дверь каюты открылась, Гек поморщился от света – они с Сашей находились в темноте, ее приемный отец с тревогой посмотрел на кровать, потом на Гека. Его лица не было видно, только темный сутулый силуэт, застывший на пороге, но по движениям и позе легко угадывалась тревога (или печаль, Гек ведь не умел отличать). Гек, не вставая, покачал головой, и дверь снова закрылась, но этого хватило для того, чтобы Саша проснулась. Может, она во сне почувствовала, что пришел папа, но так или иначе она заворочалась и открыла глаза.

Гек встал и подошел к кровати. Стоять и тупо нависать над ней было глупо, он сел на край кровати, и получилось еще глупее. Гек снова встал.

Их разговор, сколько бы Гек его ни продумывал, тоже получился совершенно глупым и коротким.

– Капитан мертв?! – волнуясь, спросила Саша.

– Я твой брат! – в таком же волнении откликнулся Гек.

* * *

Наверняка на Корабле были дети, подобные Еве. Не могла же она одна такая уродиться. Они вели допросы, но эти допросы ничего толком не прояснили. Сотрудники медотсека путались в показаниях и перекладывали ответственность друг на друга до тех пор, пока все не упиралось в людей, которых уже и на свете нет. Капитана тоже не было теперь.