Последний крестовый поход

«Детям нужен отец, а мне – муж, – не раз в сердцах говорила Елена. – Тебя не было рядом, когда родился Алексей, когда Тамара научилась ходить и когда Иоанн произнес свое первое слово. О твоей преданности Константину знают все, а о своей семье ты, видимо, позабыл».

Я пытался ей что-то возразить, но она не хотела слушать. Елена была умна и образованна, происходила из знатной семьи и хорошо разбиралась в политике, но тем не менее она оставалась прежде всего женщиной, которая хотела обычного семейного счастья и стремилась устроить все так, чтобы эта простая мечта осуществилась. Она понимала, что, если я изъявлю такое желание, император Иоанн с радостью оставит меня в Константинополе, чтобы я мог в полной мере заниматься делами его казны. Но я хотел иного. Елена же оставалась глуха к моим словам, и выхода из этого тупика, похоже, не было.

Тем временем темно-серые тучи стали застилать небо, и, как только солнце скрылось за ними, зарядил ливень. Елена тут же увела детей в дом, а я не двигался с места и продолжал смотреть на пустующий двор. Столь же пусто и одиноко сейчас было на моей душе.

Размышления питаются воспоминаниями, и сейчас в моей памяти всплывал образ юной девушки, ради которой я был готов пожертвовать всем, что имел в этой жизни. Теперь после ее ужасной гибели она часто приходила ко мне по ночам, тревожа мой сон и мое сердце. Однажды жена услышала, как я шепчу ее имя во сне, это случилось после того, как оборвалась жизнь нашего младшего сына. Ее горе тогда не знало границ, и, услышав имя своей давней соперницы, она не сдержалась и выплеснула на меня всю накопившуюся обиду.

«Я отдала тебе целую жизнь! – в сердцах воскликнула она. – Я старалась быть тебе верной и заботливой женой! Я родила тебе троих детей! Теперь Бог забрал нашего малыша, и я не знаю, как жить! А твое сердце принадлежит той, кого больше нет, и я уже не в силах сравниться с ней! В твоей памяти она навсегда останется молодой и красивой, ведь над ней не властно время! А я с каждым годом теряю цвет своей молодости, а пережитые страдания накладывают отпечаток скорби на мое прежде счастливое лицо. Но разве я заслужила это?! Почему мы не можем быть просто счастливы?»

Она еще долго рыдала и рвала на себе волосы. Я смотрел на Елену, и к горлу моему подступил комок. Мне было искренне жаль ее, ибо я знал, что ревность, которую моя жена испытывает к сопернице, не исчезнет никогда. Вечное подозрение и вечный страх, что я храню в своем сердце воспоминания о той короткой любви, делают ее жизнь невыносимой, но избавиться от этого она не в силах. Такова женская природа – любить и страдать во имя любви.

Но разве можно ее в этом упрекать! Ведь это я позволил своему сердцу затмить голос разума и тем принес столько несчастья людям, которых любил больше всего на свете.

* * *

Всю ночь шел проливной дождь, но наутро установилась прекрасная, не по-зимнему теплая погода. В этот день я отправился во Влахерны, чтобы отчитаться перед императором о проделанной работе на поприще протовестиария41.

Но едва я оказался на дворцовой площади, как тут же понял, что спокойствие в городе продлилось недолго.

Посреди двора на высоком древке гордо реяло знамя Венецианской республики42, а вокруг в боевом порядке выстроилось около полусотни воинов. Облаченные в золотые доспехи и алые плащи, они напоминали легендарных воинов, сошедших со страниц древних мифов. Но где тот враг, с которым они пришли сюда сражаться?

Все знали, что с венецианцами шутки плохи. Даже василевсу приходилось считаться с ними, ведь ушлые итальянцы уже давно прибрали к рукам все торговые дела Константинополя, а их колония, раскинувшаяся в черте города, стала пользоваться точно такой же независимостью от императорской власти, какой пользовались генуэзцы в Галате, располагавшейся на другом берегу залива. Фактически в черте Константинополя появился новый город со своими законами. Появились и свои силы правопорядка, которые очень скоро стали напоминать небольшую армию.

Но, несмотря на все свое влияние, венецианцы никогда не выступали против императора с оружием в руках, ибо знали, чем это может закончиться. В городе никто не любил пришлых иноземцев, и если к евреям и армянам относились с некоторой терпимостью, то надменные итальянцы вызывали только ненависть и страх.

Подойдя поближе, я увидел, что на площади, помимо зевак, присутствуют и сторонники Марка Эфесского. Они обступили венецианцев со всех сторон, выкрикивали ругательства, но близко подходить остерегались. У многих я заметил колья, топоры, вилы и другие предметы, которые только удалось приспособить в качестве оружия. Конечно, эти оборванцы не шли ни в какое сравнение с закованными в сталь бывалыми итальянскими кондотьерами и вряд ли могли что-то им противопоставить. Кроме количества. Вокруг ощетинившегося алебардами венецианского отряда собралось по меньшей мере несколько сотен фанатиков, и они продолжали прибывать.