Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова

– Как все это противно и мерзко, – сказала Надежда Петровна. – И как мне жалко вас из-за того, что вы постоянно соприкасаетесь с этим миром!

Я промолчал, не напоминая, что во все последние передряги попадал исключительно по ее просьбе.

– Чем я могу отблагодарить вас за заботу? – спросила Ламанова. – Мне очень хочется, чтобы вы как можно скорее забыли об этих ужасах.

Тут в голову мне пришла одна идея.

– Надежда Петровна, – сказал я. – Моя жена, Маша, Мария Ивановна, не большая модница. Но если бы вы немного скинули и сшили ей какоенибудь платье не за полную стоимость…

– Отлично! – воскликнула Ламанова. – Это прекрасная идея. Пришлите вашу жену ко мне, и я сошью ей хорошее платье. Причем никаких денег с вас не возьму!

Я начал говорить, что это неудобно, что получается, я помогал ей корысти ради, но Надежда Петровна категорически отвергла все мои отнекивания и взяла слово, что я пришлю к ней Машу в ближайшее же время.

С тем мы и распрощались. Я вернулся домой, решив пока ничего Маше про платье не говорить. Пусть это станет для нее сюрпризом. Хотя бог знает, сколько силы мне потребовалось, чтобы даже не намекнуть Марии Ивановне об этом сюрпризе за ужином. Впрочем, скоро к нам заглянули Качалов с женой, проходившие мимо. Потом подтянулось еще несколько человек артистической молодежи, и разговор завертелся вокруг театра. Посыпались шутки, сплетни, кто-то начал петь куплеты. Рассказали про возвращение из Петербурга Шаляпина – он репетировал в Большом «Псковитянку», ту самую, с которой несколько лет назад дебютировал у Мамонтова. Я припомнил историю с «украденными голосами» и вкратце, избегая фамилий, рассказал ее за столом, чем поразил собравшихся. Потом мы выпили пару-тройку бутылок мадеры. Так что, когда все разошлись, я свалился в кровать и заснул крепким сном.

Утром Маша разбудила меня сообщением, что пришел какой-то господин, передавший визитную карточку с довольно устрашающей надписью: «Захар Борисович Архипов. Сыскное отделение Московской полиции».

– Что ты учудил? – спросила она с тревогой.

– Ничего, – ответил я, зевая. – Это просто знакомый. Попроси его обождать в гостиной. Подай чаю. Я сейчас умоюсь и приду.

– Смотри, – сказала Маша, – мне это не нравится.

Я просто пожал плечами.

Мне больше не нравилось то, что голова как будто распухла и все время клонилась влево. А перед глазами плавали маленькие непрозрачные кружочки. Все-таки мне не двадцать пять, конечно.

Я быстро совершил туалет, причесал гребнем жены взлохмаченные со сна, уже сильно седеющие волосы, осмотрел в зеркале свою физиономию, явно еще не разгладившуюся для утренних визитов, потом надел стеганый халат и пошел к Архипову.

– Доброе утро, Захар Борисович, – сказал я, входя в гостиную и пожимая руку вставшему со стула сыщику, – какими судьбами? Моя жена уже подумала, что вы пришли меня арестовывать.

– Ну нет! – покачал головой Архипов. – Тогда бы со мной были нижние чины и понятые.

– Учту на будущее, – сказала Маша, наливая нам чаю и ставя на стол бутерброды с окороком и вареные яйца в изящных серебряных подставках, купленных мной по случаю в лавке ювелира Моисеева. А также вазочку с тонким миндальным печеньем, которые она напекла вчера.

– Нет-нет, – сказал Архипов, усаживаясь обратно на стул, – я тут как частное лицо. А визитка – служебная. Другие мне пока были без надобности. Да… – Он вдруг замолчал.

– Что-то случилось? – спросил я, звучно отхлебывая из своей чашки.

Маша поморщилась – она не любила некоторые мои простонародные манеры, которые я притащил в семью из прошлой, бесшабашной жизни.

Архипов неопределенно поморщился.

– Да-а-а… – протянул он. – Случилось. Да-а-а-а…

Я в удивлении уставился на сыщика. До сих пор видел его только самоуверенным чиновником, то ли работающим, то ли играющим в увлекательную игру. А теперь он вдруг как-то посерел и скукожился, ничем не напоминая того прямого, как карандаш, полицейского следователя, каким я его знал прежде.

– Так что случилось-то, Захар Борисович? – спросил я в нетерпении.

– Меня… Меня отстранили от дела, – сказал он тихо, глядя в свой чай.

В комнате стало тихо.

– От какого дела, Захар Борисович? – спросил я наконец.

– От того – Бром и Ковалевский.

– Так дело-то закрыто, – напомнил я. Он кивнул.

– Было закрыто. Но я направил представление своему начальству с аргументацией, почему не считаю, что дело надо закрывать. Связал убийство Ковалевского с мнимым самоубийством Юрия Фигуркина… Указал на возможную причастность к делу группы мужеложцев, которые называют себя «сестрами»…

– Ага, – перебил я, – так вы решили копать дальше?

– Да, – сказал он и осторожно приподнял чашку над блюдцем, но потом, будто не выдержав ее тяжести, поставил обратно. – Мы совершенно не разрабатывали историю этих самых «сестер».

– Так-так-так, – пробормотал я, пытаясь нащупать в кармане халата табакерку. Но потом вспомнил, что оставил ее в кармане пиджака – подальше от Маши, которая никак не могла смириться с тем фактом, что я вернулся к этой приятной, но совершенно вредной, по ее мнению, привычке. – Тактак-так, вы подали рапорт. И что же случилось?