Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова

– А вот еще. Пишут, что эти дурные «боксеры» верят, будто они для пуль совершенно неуязвимы. И, мол, оттого лезут прямо на наши ружья. Мол, такая у них древняя вера. – Есть такое.

– Вот дурни! – Иван пустил лошадь быстрее, обгоняя по левой стороне дороги, что было строжайше запрещено, медленно плетущегося ломовика с длинной телегой, накрытой грязным брезентом. – Нешто от пули убережешься? Вы как думаете? Святой, может быть, и уберегся бы, а китайцы – какие они святые? Рожи желтые, молятся каким-то дьяволам, православных режут, как овечек. Какие ж они святые? Мы вовремя успели вернуться на свою сторону дороги – навстречу нам, разбрызгивая грязь колесами, неслась другая пролетка. Ее кучер был вынужден резко затормозить, отчего пассажиры – пара студентов – резко качнулись вперед, чуть не уткнувшись фуражками в спину кучера. Тот погрозил Ивану кулаком и разразился мощной бранью.

– Ну, Федот, ты чего разорался? – спросил Иван, ухмыляясь. – Не видишь – я еду!

Извозчик, названный Федотом, пригляделся и сплюнул на мостовую.

– Опять ты, Водовоз! Прешь не глядя! Ванька расхохотался:

– Да ладно тебе языком чесать! Времени нет! И мы умчались.

– Отчего он назвал тебя водовозом? – спросил я чуть погодя.

– А! – махнул рукой Иван. – Дело прошлое!

– И все-таки?

– Раз поспорили по пьяни с дружками. Я сказал, что могу от Тверской заставы до Кремля доехать, не расплескав стакана воды. Ну, поставили мне рядом на облучок стакан с водой. Я и поехал. – Не расплескал?

– Да какое! По пьяни же! Только тронул – стакан слетел и вдребезги. С тех пор Водовозом и кличут! Да уж, вез он действительно немилосердно, как дрова. Но зато быстро. Так что не прошло и четверти часа, как мы оказались на Остоженке. Наказав Ивану дожидаться меня, я сошел на тротуар, открыл дверь и скоро очутился в кабинете Петра Петровича Арцакова.

– Наша, – кивнул Петр Петрович, возвращая мне карточку, – откуда у тебя? Я коротко объяснил. Арцаков нахмурился и сунул в рот кривую сигарку, зажег спичкой и выпустил клуб дыма.

– Хреново получилось, – сказал он после недолгого молчания. – Просто нехорошо. Получается, что мы с тобой в этом деле оказались по разные стороны.

– Получилось.

– И что делать будем?

– А не можешь ты отказаться?

Арцаков постучал сигаркой по бронзовой пепельнице в виде свернувшейся калачиком ящерицы, стряхивая пепел.

– Не могу. По рукам ударил, задаток взял.

– Большой задаток?

– Двести.

Я вздохнул. Ну, ничего не поделаешь, взялся за гуж…

– Я дам столько же. Верни задаток и откажись.

Арцаков глубоко вздохнул и посмотрел на меня жестко.

– Не могу.

– Почему? – спросил я.

– По рукам ударили уже. Мы работу взяли. Как так – возвращать задаток? Ты, Владимир Алексеевич, наших правил не знаешь. Не в задатке дело. Отказаться от работы после того, как согласился – значит испортить себе репутацию. А в нашем деле репутация – важнее денег. Сам понимаешь – мы же по краю закона ходим. Тут документов не подписывают. В суд не подают. Если слова не держишь – все, никто к тебе не придет, ни о чем не попросит. Да, это было правдой. Просто удивительно, как в делах нечестных существовали свои понятия чести! Как те, кто постоянно нарушал законы государства, опасались хоть немного нарушить законы своего мира! Аристократы, которые кичатся строгим соблюдением законов чести, часто даже понятия не имеют, что есть честь, которую соблюдают намного строже – причем те люди, которых они считают совершенно бесчестными.

– Ну, хорошо, – согласился я, – пусть будет так. Значит, будем по разные стороны, Петр Петрович. Хоть мне этого и не хотелось бы. Но уж тогда не обессудь!

Арцаков кивнул.

– Не обессудь и ты, Владимир Алексеевич.

– Значит, будете жечь? Он удивился.

– Зачем жечь? Припугнем твою Ламанову покрепче. Найдет она денежки – уж поверь мне. Не в первый раз долги требуем.

– Да нет никакого долга! – сказал я сердито. – Обманывают тебя. Письмо это написано под мою диктовку – чтобы шантажиста поймать. Только и всего!

Арцаков пожал плечами.

– Может быть. А может, и нет. Письмо-то есть. Подпись есть. Значит, и должок есть. Меня попросили его взыскать, и я согласился. Вот и все. – Ну и упрям ты, Петр Петрович, – сказал я. – Самому-то не противно? Он набычился.

– А ты меня не попрекай, Владимир Алексеевич, – сказал он, не вынимая сигарку изо рта. – Ты в мои дела не лезь. Мы с тобой хоть и хорошие знакомцы, а все же не родственники. Чем я тут занимаюсь – это не твоего ума дело.

В воздухе отчетливо запахло ссорой, которая могла закончиться чем угодно. Крикни сейчас Арцаков своих «ангелов», и те тут же вынесут меня под белы ручки из конторы – хорошо еще, если бока не намнут. Конечно, просто так я не дамся, но вот только к чему было устраивать эту катавасию?

– Кто хоть заказал, не скажешь? Он мотнул головой.

– Знаешь, что не скажу.

– Ну, ладно.

Я поднялся со стула, подошел к двери и взялся за ручку.

– Так что? – спросил меня из-за стола Арцаков.

Я, не ответив, вышел, стараясь не хлопнуть дверью от злости.

– Куда?

– На Трубную. В «Крым»!

– Может, «Эрмитаж»? – спросил Иван, косясь недоверчиво на мою хмурую физиономию. – В «Крым»!