Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова

Потом – Ковалевский, убитый на Петровке. Один из «сестер». Я никак не мог вспомнить – говорил ли что-нибудь сыщик Архипов, расследовавший это дело, про ограбление. Судя по всему, Аркадий Бром не смог найти суммы для выплаты долга, а значит, и денег у Ковалевского он не взял, зато обрядил его в платье от Ламановой. Вместо того чтобы шарить по ящикам, он натягивал это платье… Странно…

Можно было бы предположить, что братьев Бром убили азиаты – в уплату долга. Но, судя по моему разговору с Абубакаром, они этого не делали. Так кто же убил братьев?

Тут я вспомнил змееголового охранника месье Ренарда. По всему выходило, что без этого модельера не обошлось. Это было единственное логичное объяснение – как иначе письмо Ламановой могло попасть к Ренарду? Был ли Аркадий Бром знаком с ним? Я не знал. Но младший – точно был знаком. И вот после того, как Ренард забирает его из «Треисподней», Леонида находят в Москве-реке с перерезанным горлом. Точно как у его брата, которого нашли возле Пятницкой. Но зачем Ренарду убивать братьев Бром? Ведь он, выкупив Леонида у азиатов, мог просто забрать и фотографии, и письмо Надежды Петровны в уплату за эти деньги.

Я почувствовал, что ничего не понимаю. Чем дольше я думал об этой цепочке смертей, тем меньше понимал, зачем вообще кто-то кого-то убивал. Вся эта кровавая вакханалия была вообще не нужна никому.

Засунув блокнот в карман, я решил больше не мучиться этими вопросами, а просто продолжать делать то, что делаю. В конце концов, я не сыщик, а журналист. И цель моя – не расследовать убийства, а защитить Надежду Петровну от того скандала и бедствий, в которые ее втягивали. Если когда-нибудь все выяснится – хорошо. А если не выяснится – так тому и быть!

В этот момент вошла Ламанова с извинениями, что так долго отсутствовала. Я подробно пересказал ей все, о чем говорил с Ренардом. И передал ей предложение о продаже марки.

– Миллион? – переспросила Ламанова. – Откуда у него миллион? И вообще, что за чушь! Продать ему мое имя? Кем он себя возомнил, выскочка! На чужом горбу хочет в рай въехать? Вот уж! Она вскочила и начала сердито ходить по кабинету, постукивая кулачком по ладони.

– Чушь! Чушь! Как он посмел мне это предлагать! Это совершенно невозможно! Даже за миллион! Да и нет у него никакого миллиона, обманул он вас!

Я в какой-то момент даже перестал понимать, что ее беспокоит больше – мерзкое предложение Ренарда о продаже имени или то, что у него нет миллиона, чтобы это имя купить.

– Как я понимаю, ваш ответ…

– Нет! Конечно, нет! Я кивнул.

– Надо ли нам написать Ренарду, что вы отказываетесь?

Ламанова нервно засмеялась.

– К чему? Я не буду больше ничего писать! Вот еще! Писать этому прощелыге? Нет. Я не хочу иметь с ним никаких дел. – А его угрозы?

– Не думаю, что он приведет их в исполнение. Он мошенник, лицемер. Он способен только пугать. Но чтобы действительно напакостить мне? Руки коротки!

Она вытянула свои пухлые ручки и потрясла пальцами.

– Коротки! Я встал.

– Ну, хорошо. Как вы считаете нужным. Однако люди, которые передавали вам письмо от Ренарда, не такие уж паиньки. И руки у них совсем не коротки.

Надежда Петровна резко остановилась.

– Зачем вы меня пугаете?

– Вовсе и не пугаю, – ответил я. – Я знаю их.

Они действительно могут быть опасны. Ламанова задумалась.

– Все равно, – сказала она наконец. – Мы с вами в центре города, здесь полно домов, здесь полиция, городовые. Кто тут будет поджигать мое ателье? Мы тут на виду – никто не сунется.

– Так-то так, – согласился я. – Фасадом-то ваше ателье выходит на оживленную улицу. Но, Надежда Петровна, сзади оно упирается в дворы. А дворы тут – как лабиринт. И если действовать оттуда – никто ничего и не заметит.

Ламанова нервно мотнула головой.

– Не верю! Вы сами знаете, какого рода у меня клиентки. Кто посмеет?

– Что же, мое дело – предусмотреть все возможности, – сказал я сухо. Меня уже начало нервировать ее упрямое желание пренебрегать опасностью. – В любом случае сегодня Ренард ждет вашего ответа и потому ничего предпринимать не будет. Так что этой ночью можно спать спокойно. А что будет завтра – мы посмотрим. Утро вечера мудренее.

Подвела меня эта мудрая поговорка! Утром я проснулся оттого, что в дверь кто-то настойчиво стучал. Зевая, в халате и тапочках на босу ногу, я пошел открывать сам, приказав Маше не вставать и не высовывать носу из спальни. Открыл, впустив в натопленную прихожую ноябрьского утреннего холода.

– Здрасте-пожалуйста! Какими судьбами?

На пороге стоял Петр Петрович Арцаков – собственной персоной! Главный «ангел» был хмур и смотрел исподлобья.

– Ну уж пусти, что ли, – пробурчал он. Я посторонился. Он снял шапку, размотал шарф и скинул черный морской бушлат.

– Что случилось-то? – спросил я, зевая. – Срочное?

– Митю Березкина порезали. Всю сонливость с меня как рукой сняло.

– Как? Того паренька? Который меня к фотографу возил? На Ордынку?

Арцаков мрачно кивнул.

– Пойдем в гостиную – расскажешь.

В гостиной он сел на скрипнувший под его тяжестью стул и положил свои толстые руки на скатерть, сжав кулаки.