Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова

– Ну и гнида! – зло сказал Арцаков. – Вот знаю я разных людей, но это – гнида так гнида! Ну, ничего, я это ему так не спущу. Резать моих людей! Это он зарвался, скот!

– Что случилось-то? – спросил я, усаживаясь напротив.

– У тебя водка есть? Водки бы выпил – нервы успокоить. Я встал, достал из буфета бутылку «смирновки», пару лафитников и налил Арцакову и себе.

– Сейчас попрошу жену, чтобы закуску соорудила.

Конечно, Машу совершенно не обрадует, что я прямо с утра прикладываюсь к рюмке, но, судя по виду Петра Петровича, по его злым словам и сжатым кулакам, дело и вправду было необычным.

– Не надо закуски, – отрезал Арцаков, взял лафитник и одним махом осушил его. – Еще.

Я налил ему по второму разу. Он снова выпил.

– Ага. Так лучше.

– Ты будешь рассказывать или нет?

– Буду. Значит, так. Ты ко мне давеча приходил и спрашивал про клиента, который Ламанову заказал.

– Я уже знаю, кто твой клиент. Это Ренард. Так? Арцаков кивнул.

– Он, гнида. Как узнал?

– Это уж мое дело. Ты мне тогда не сказал про него, а я тебе сейчас не скажу, как узнал.

Петр Петрович хмуро посмотрел на меня.

– Обиделся? Понимаю. Но и ты пойми меня – дружба дружбой, а служба службой.

Я пожал плечами.

– Да все одно, – сказал Арцаков. – Гнида этот Ренард. Вчера ночью приезжает – мол, я вам задание дал, а вы не выполнили. Я спрашиваю: как не выполнили? Ведь срок выплаты еще не подошел. А он – в крик! Мол, ему от Ламановой должны были прислать ответ, так весь день прошел, а ответа никакого. Что, мол, она над ним смеется и что теперь пусть об этом пожалеет. И что он эту Ламанову спалит к чертям собачьим вместе со всей конторой. Я сижу, значит, так вот, курю, смотрю на него – сколько он еще разоряться будет. А он вдруг и говорит – идите и сожгите ее ателье к чертовой матери. Прямо сейчас, вот, поднимайте ваши задницы и идите. Мол, уплачено. Тут я понимаю, что человек совсем не в себе. И так спокойно говорю ему: это не то дело, на которое мы подписывались. Испугать – да. Выбить долг – пожалуйста. Но по-настоящему поджигать… Я хоть и по краю закона хожу, однако за край мне переступать никакого резона нет. По уговору деньги я у нее выбью – не сегодня, так завтра. Не мытьем, так катаньем. Однако сжигать ателье – это мы не будем. Успокойтесь, говорю, деньги вы свои получите в любом случае. Все равно мы договаривались на процент от суммы долга. От вас мы денег не брали и ничего вам не должны. А если вы тут будете требовать от «ангелов» чистой уголовщины, то я буду в своем праве вообще отказаться от договора. Понял меня, Владимир Алексеевич? Что я хотел?

– Понятно, – ответил я. – Провоцировал ты его, чтобы он вспылил, а ты бы договор и уничтожил.

– Точно. Так и вышло. Он начал орать, что, мол, не нужны ему деньги, что он положился на нас, как на людей, которые способны делать дело. Что теперь он видит, что мы… Ну, не буду подробно передавать, что говорила эта гнида. В общем, я долго терпеть не стал – дал ему раз по шее. – Прямо так?

– А что? – удивился Арцаков. – Я терпеть такое должен? С ним был Змеюка, знаешь такого?

– Догадываюсь, – кивнул я. – Мужик с маленькой головой.

– Он. Та еще падла. Тоже дернулся. Так я из стола револьвер достал и ему показал. Мол, еще раз дернешься – получишь уже этого. Они и ушли.

– И все?

– Если бы! Ушли, я немного принял, чтобы дух перевести, вдруг врывается ко мне Потапыч… Ну, ты его не знаешь – он у нас при входе сидит. – Видал. Пожилой такой, серьезный.

– Ага. И кричит – мол, клиенты Митьку в карету дернули. И увезли. – Как это? – удивился я.

– Эта гнида, Ренард, он в карете ездит. В своем экипаже. Так они, когда выходили, увидели Митьку. Митька, видать, шел в контору. Так они его за шиворот дернули, к себе втащили и ходу. Все ради мести мне, я так думаю.

– Так его украли или порезали?

– Погоди, лучше еще налей.

Я выполнил просьбу Арцакова. Тот снова махнул водки и продолжил рассказывать:

– Увезли его. А потом нашли мы Митьку уже на Яузе. Вернее, не мы нашли, а местные дворники. Весь в крови. Этого уха нет. И этого. И левого глаза тоже. Беспамятного в больницу увезли. Я так думаю, ему по голове дали и начали увечить. А он от боли очнулся и уж как вывернулся – не знаю. Придет в себя – расскажет. От грохота я аж подскочил.

– Вы уж извините, что я вас так пугаю, – виновато сказал Петр Петрович, глядя мне за спину. – Сам еще никак отойти не могу.

Я обернулся. Сзади в дверях стояла Маша. У ее ног на полу валялся поднос с разбросанными бутербродами. Глаза моей жены от ужаса раскрылись на пол-лица.

– Машенька, голубушка, – сказал я как можно нежнее. – Ты иди, не слушай нас. Видишь, мы о делах.

– О делах? – спросила Маша тоненьким голосом. – Гиляй, это что у тебя за дела? Тебя тоже убьют или покалечат?

– Фу ты, – расстроился Арцаков, – неудобно как получилось-то.

– Никто меня не убьет, Машка, – сказал я строго. – Не говори глупостей. И вообще, ступай, приготовь еще бутербродов.

Маша словно деревянная повернулась и вышла. Я встал, прикрыл за ней дверь, задернул ее гардиной, чтобы ни слова не было слышно, и вернулся к столу.

– Еще? – кивнул я на бутылку.