Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова

Нож был у меня в правой руке. Я уже начал поднимать левую, чтобы зажать часовому рот, как вдруг услышал, что он мурлычет какую-то протяжную мелодию. И в этот момент в мою голову пришла совершенно ненужная мысль: а ведь передо мной точно такой же человек, как и я. Как те казаки и солдаты, что остались за моей спиной. Вот он, сидит здесь, сгорбившись, накинув на плечи шинель, курит трубочку и мурлычет песенку, которую, вероятно, напевала ему мать. Или жена. Или сестра. Мурлычет и вспоминает свой дом в Туретчине, прикидывает, когда же кончится эта война? Когда он вернется в родные места, к своему винограду и дыням, к своей постели, устланной старым ковром с круглыми пестрыми подушками? И мать, а то и жена выйдут к калитке с радостными лицами, чтобы обнять его…

Но вместо жены обнял его я – зажал рот, почувствовав ладонью и пальцами волоски курчавой короткой бороды, рванул вверх, обнажая кадык, и с немым всхлипом резанул! А потом совершенно ватными руками положил турка, разевающего рот, с булькающим кровью горлом, на каменистую землю и спешно укрыл его же шинелью – чтобы не видеть лица…

Да, страшно нелегко убивать вот так человека, если ты не ожесточен войной, не привык к этому, как к ремеслу. Я легко бы мог поверить, что Аркадия Брома зарезали уголовники, душегубцы в желании обобрать мертвое тело. Но чтобы человек, надевающий платье и соблазняющий развратных студентов, человек из богатых, может быть, даже аристократ – чтобы он вот так перерезал горло другому человеку и бросил умирать в темном переулке Пятницкой… нет, в это верить я как-то не мог. Однако Брома не ограбили. Значит, кто-то из «сестер», кого Бром попытался шантажировать после Ковалевского, нанял убийцу. Не иначе.

Я обнаружил, что за воспоминанием о той военной ночи перестал замечать, куда именно сворачивал мой чичероне. Это была явно не Грачевка – потому что Трубную мы не пересекали. Значит, дворы с этой стороны Петровского бульвара. Что за глупость была – увлечься воспоминаниями в такой момент, когда нужно контролировать каждый свой шаг! Глупость или старость… Мне ведь шел уже пятый десяток лет.

Наконец, в одном из темных узких переулков, в котором отродясь не было фонарей, мой сопровождающий вдруг исчез. Я остался топтаться на месте, пытаясь определить, куда он мог деться. Но тут послышался мужской голос:

– Деньги принесли?

Я замер, а потом медленно повернулся к силуэту говорившего.

– Принес.

– Покажите.

Я медленно достал «куклу», вынимая из кармана и вторую руку, чтобы при передаче пачки схватить шантажиста.

– Темновато тут, – сказал шантажист, не двигаясь с места. Он чиркнул спичкой, и на мгновение в тусклом свете осветилось его лицо.

Я не ошибся. Передо мной стоял фотограф Леонид с Ордынки.

Но в следующее мгновение по глазам ударила яркая вспышка! Вскрикнув, я попытался прикрыть лицо руками, но не успел – меня ослепила вспышка мощного света, которая тут же погасла, но все равно перед глазами бежали яркие пятна.

Закрыв глаза, я сделал несколько шагов в сторону и наткнулся плечом на стену. Под ногой хлюпнула лужа.

Наконец эта свистопляска стала утихать. Проморгавшись и вновь привыкнув к темноте, я понял, что стою в переулке совершенно один.

Это был магний! Фотограф ослепил меня магниевой вспышкой, которой пользуются люди его профессии. Что же – ловкий прием!

Понимая, что мой трюк не удался совершенно и мне не остается ничего как поскорее выбраться на освещенную улицу, потому что в темных переулках ночью опасно даже для меня, я сделал несколько шагов в сторону просвета в домах, и тут под ногами что-то зашелестело. Наклонившись, я зажег спичку и увидел аккуратно нарезанные журнальные листочки. Что же, этого следовало ожидать. Пока я был ослеплен, Леонид проверил пачку и обнаружил подлог.

Правда, оставалась надежда, что он не окажется настолько жестоким и безрассудным, как его брат.

Домой я вернулся злой и уставший, в самых расстроенных чувствах. Завтра утром я наведаюсь к фотографу и поговорю с ним по-другому. Если, конечно, застану в мастерской.

11 Сыщик на отдыхе

И вот передо мной все та же обшарпанная зеленая дверь мастерской. Я потянул ее на себя, полагая, что она заперта. Но дверь открылась. Пройдя по темному коридору, я толкнул дверь павильона – он так же оказался пустым. Может, Леонид в своей полуподвальной мастерской? Что же, поищем и там. Я вышел на улицу и спустился на несколько ступеней вниз.

В мастерской царил полный разгром: дверцы шкафов были раскрыты и разбитые банки на полу валялись вперемешку с осколками фотопластин и отпечатанными снимками. Стол перевернули вместе с эмалированной ванночкой. В воздухе стоял неприятный густой запах реактивов. А посредине всего этого на стуле сидел какой-то небритый тип восточной внешности в драповом пальто с надетым на затылок котелком. Казалось, он дремал. Но как только я вошел, моментально открыл глаза.

– Заходи… – сказал он с сильным кавказским акцентом.

Я опустил руку в карман и нащупал кастет, а потом сделал шаг вперед.

– Где Леонид? – спросил я. Котелок сморщился.

– Сам сижу жду. Ты кто?