Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова

– Хорош, – отказался Арцаков. – Я не напиваться приехал. В общем, так. Теперь у меня с гнидой Ренардом свои счеты. Крепкие счеты. А Ламановой своей скажи: нас пусть больше не боится. Понял?

– Понял, – кивнул я. – Только скажи мне еще, что это за Змеюка такой? Известен чем-то?

Арцаков скривился.

– Так, не слишком светился. Вроде отсидел на каторге пять лет за какое-то убийство. Все. Больше ничего не знаю. Он все это время при Ренарде служит как бы телохранителем.

– Он нормальный? С его-то головой.

– Не знаю. При мне он ни разу не заговаривал. Молчал все время, – ответил Арцаков и встал. – Ну все. Пора мне. Прощай.

– Прощай.

Когда я закрыл дверь за Арцаковым и вернулся в гостиную, Маша села напротив, вперив в меня тяжелый взгляд.

– Гиляй, – сказала она своим самым строгим голосом, – пообещай мне, что бросишь это дело. Мне страшно. Тебя убьют.

– Обещаю, Маша, – сказал я, честно глядя ей в глаза.

– Ага, – сморщила она носик, – все понятно. Ты меня обманываешь.

– Зато у тебя будет шикарное платье.

– От Ламановой?

– Да.

– Не хочу платья. Хочу, чтобы ты остался жив! Я рассмеялся, стараясь выглядеть искренним.

– Да что со мной будет!

16 Ночные гости

Днем, сказав жене, что иду в Гимнастический клуб проверять бухгалтерские отчеты, я отправился к нотариусу и на всякий случай составил завещание, по которому все мое имущество причиталось жене. Хотя я по-прежнему не верил в то, что со мной может что-то случиться, однако… Я ведь не был уже так молод, как раньше. Несколько лет назад я мог, не задумываясь, пойти в атаку на турецкие позиции или спуститься в самую страшную ночлежку криминальной Москвы. Мог запросто гулять по самым опасным переулкам с одним кастетом в кармане или описывать давку на Ходынском поле во время коронации, нисколько даже не задумываясь, что и сам могу вот так оказаться среди этих изувеченных, перепачканных московской грязью трупов. Я совершенно не верил в то, что могу умереть. Я видел много смертей – самых разных. Но никогда не примерял смерть на себя.

Однако в этот раз я все же составил завещание. Как я понял, этот пустышка Ренард был бы совершенно не опасен, но рядом с ним все время ошивался его телохранитель с маленькой змеиной головой. Судя по тому, что произошло с Митей Березкиным, этот человек совершенно не знал жалости. Да и человек ли он был? Скорее всего верную кличку дали ему где-то на каторге – Змеюка. А поди узнай, когда бешеная змеюка тебя укусит!

Пообедав в трактире, я посмотрел на часы. К Ламановой мне можно было не спешить: если Арцаков сказал, что «ангелы» больше не исполняют приказов Ренарда, то, скорее всего, сегодня ночью ничего не будет. А потом время еще было слишком раннее. Я побрел по Тверскому бульвару в сторону Никитских ворот, но потом понял, что забыл надеть галоши – отчего ботинки быстро покрывались ноябрьской грязью, и перешел на тротуар. Так я дошел до забора, огораживавшего стройку. Это строился тот самый доходный дом Ламановой: фасад был все еще в лесах – каменщики не возвели еще и третьего этажа. Я немного постоял, посмотрел и двинулся обратно.

Скажу честно, события последних дней начали меня уже утомлять. Конечно, пообещав Надежде Петровне помощь, я был готов до конца держаться данного слова. Но вдруг так сильно захотелось уехать из ноябрьской Москвы! На юг! В степь! К морю! Да, я люблю Москву – любовью зрелой. Как любит женщину мужчина, когда ему уже далеко за сорок, когда от жизни уже осталась только вторая половина и понимаешь – с этой женщиной тебе жить все оставшиеся годы, а потому узнай ее получше, полюби ее не только за внешнюю красоту, но и за то, какой она человек.

Но как и всякого мужчину (в чем бы я никогда не сознался Маше), меня тянет иногда вернуть бесшабашную молодость, тянет уехать туда, где прошли самые острые, самые лихие годы моей жизни – вдохнуть грудью полынный запах степей, сесть на песок волжского берега, глядя, как мимо идут тяжело груженные баржи и колесные пароходы, погреться у бурлацкого костерка, хлебая уху из котелка под рассказы стариков – про ватажников, удалых людей, про Стеньку Разина, про всех этих разбойников, что тянули бечеву, а потом вдруг уходили в разгул, чтобы ощутить – нет, мы не просто тягловая сила, мы – свободные люди, разгульные, грозные и смелые…