Последний легион

Карветия оставалась единственным городом во владениях Вортигена, до сих пор наслаждавшимся небольшими вольностями, — но лишь потому, что тиран нуждался в ее рынках и океанских портах. Кое-какие товары по-прежнему приходили из-за моря, а с ними и новости о дальних землях, — и морские торговцы служили городу своего рода защитой от мечей наемников Вортигена.

А в крепости тем временем шел ремонт укреплений, перестройка башен и бастионов; воины заделывали бреши в крепостном валу, выравнивали аппарели, ставили частокол из закаленных в огне кольев. Батиат вспомнил, что прежде был кузнецом, и его молот неустанно стучал по наковальне. Ватрен, Деметр и Оросий привели в порядок жилые помещения, конюшни, хлебопекарную печь и мельницу, а Ливия радовала всех, подавая к столу горячий, душистый хлеб и чаши теплого молока.

Один лишь Аврелий, несмотря на то, что в первые дни горел энтузиазмом, становился все более унылым и задумчивым. Он каждую ночь подолгу бродил по бастионам, с оружием в руках, всматриваясь в темноту, — как будто ждал врага, который и не думал являться, но который, тем не менее, заставлял Аврелия чувствовать себя неуверенным и бессильным; он ждал некоего признака, который напомнил бы ему о самом себе… призрака, похожего на самого легионера: то ли труса, то ли, еще хуже того, предателя.

И еще Аврелий размышлял над организацией защиты, разрабатывал стратегию.

Когда может начаться осада? Когда на горизонте появятся орды всадников? Когда под этим синим небом грянет момент истины? И кто на этот раз откроет двери врагу? кто может оказаться волком в овечьей шкуре?..

Амброзин понимал мысли Аврелия, чувствовал боль настолько сильную, что даже Ливии не удавалось ее смягчить. Старый наставник прекрасно понимал, что близится время столкновения с врагом, что рука судьбы дотянется до них… судьбы, до сих пор насмехавшейся над Аврелием… и как раз в тот момент, когда Амброзин обдумывал наилучший способ действий, появился Кустенин на своем белом жеребце. Он принес печальные новости: Вортиген приказал, наконец, распустить последний сенат в течение месяца. Люди должны отказаться от древней системы правления магистратов, а в городе будет размещен воинский гарнизон, состоящий из свирепых наемников с континента.

— Может, ты и прав, Мирдин, — задумчиво сказал Кустенин. — Настоящая свобода — только та, которую завоевывают потом и кровью… но теперь уже слишком поздно.

— Неправда, — возразил Амброзин. — А почему — ты узнаешь, если придешь завтра утром на заседание сената.

Кустенин покачал головой с таким видом, как будто в жизни не слыхал подобной ерунды, — и сразу вскочил в седло и умчался к городу через пустынную равнину.

На следующее утро, еще до рассвета, Амброзин разбудил Ромула, чтобы вместе с ним отправиться в город.

— Куда вы собрались? — спросил Аврелий.

— В Карветию, — ответил старый наставник. — В сенат, а может быть, на рыночную площадь, — если будет необходимо, я прямо там соберу народ.

— Я пойду с вами.

— Нет, твое место здесь, во главе твоих людей. Не теряй веры, — добавил Амброзин.

Он взял свой посох паломника и они с мальчиком пошли к Карветии по тропе, вившейся через луг, вдоль берега озера.

Карветия до сих пор выглядела как настоящий город римлян: над ее стенами, сложенными из прямоугольных камней, высились сторожевые башни, ее здания обладали римской архитектурой, улицы были прямыми, а люди говорили на латыни и придерживались обычаев предков. Амброзин ненадолго остановился перед сенатом, куда уже собирались на заседание народные представители. И многие горожане тоже желали присутствовать там, но они пока что толпились перед закрытой дверью атриума.

Но вот, наконец, все разместились внутри, заседание началось. Первым взял слово человек суровой внешности, одетый очень просто; весь его вид производил впечатление честности и уверенности в себе. И, должно быть, он пользовался большим уважением, потому что шепот мгновенно стих, стоило ему открыть рот.

— Сенат и народ Карветии! — сказал он. — Наше положение становится просто невыносимым. Тиран пригласил новых наемников, которые отличаются невиданной жестокостью и дикостью, — под тем предлогом, что народ городов, до сих пор имеющих собственное управление, нуждается в защите. И он готов уничтожить последний символ свободного волеизъявления граждан Британии — наш сенат! — Гул испуганных голосов прокатился по рядам сенаторов и слушателей, заполнивших атриум. — Что мы должны делать? — продолжил оратор. — Склонить головы, как мы делали это до сих пор? Смириться с новыми унижениями и новым стыдом, позволить им растоптать наши права и наше достоинство, осквернить наши дома, позволить их грязным рукам коснуться наших жен и дочерей?

— К несчастью, у нас нет выбора, — сказал один из сенаторов. — Сопротивление Вортигену будет означать смерть для всех нас.

— Это правда! — воскликнул другой. — Нам не выстоять против его ярости. Он просто сметет нас с дороги. А если мы подчинимся, то, по крайней мере, сможем попытаться сохранить хотя бы некоторые из наших преимуществ.