Последний Магистр

Золий сильно зажмурился – и вновь открыл глаза. Ему все казалось, что он бредит и что все происходящее сон, обман, морок… Под пальцами дэйлор шрам разгладился, будто впитавшись в здоровую кожу – как капли воды в сухую ткань. И лицо ее преобразилось, оно больше не казалось уродливым. Хотя, впрочем, красивым так и не стало.

По щекам Уломары потекли слезы.

– Хаттар! Как вы… как вы это сделали?!! Маг пожал плечами.

– Это несложно, если ты видишь Силу. Пройдут дни, и вы забудете о том, что так ранило вас…

Голос его показался Золию мягким, как теплый воск. Обманчиво-мягким. Уломара приподнялась на постели.

– Как мне благодарить вас? Дэйлор покачал головой.

– Мне не нужна благодарность. У меня есть к вам серьезное дело, госпожа. К вам и к другим магам Алларена.

НАЧАЛО БОЛЬШОЙ ОХОТЫ

Медленно текло время для старых стен Закрытого города. Неторопливо, капля за каплей, сочилось оно и сквозь Ильверса д'Аштам и с сожалением впитывалось в камень, будучи не в силах изменить того, кто принадлежал отражениям.

Это было странно – не ощущать течения времени. Не испытывать ни жажды, ни голода. И час за часом, день за днем пропускать сквозь себя черные капли, в каждой из которых жил новый кошмар.

Иногда он брал листок пергамента, испещренный каракулями впервые взявшегося за перо дэйлор, и перечитывал то, что записал после чтения хроник Закрытого города. Идея добровольного безумия, жизни в собственном, никому не доступном мирке, казалась все более заманчивой. Тогда гаденький голосок начинал нашептывать ему:

«Усни. Забудь. И снова окажешься на руках своей матери, и никто и ничто больше не потревожит тебя. То, что ты делаешь, неправильно. Этого вообще не должно было произойти, и само существование Магистра невозможно. Зло всегда возвращается к тем, кто его создал, разве не так?»

Звук этого голоса напоминал Магистру шелест сухих листьев о двери склепа. И, чтобы не слышать его, разбить твердеющий купол безумия, Ильверс выходил в город.

Он долго бродил по ночам, прикасаясь к шершавым стенам домов, рассматривая неуклюжую лепнину карнизов и любуясь серебряными блестками, плавающими на черной воде королевских прудов. От этого становилось легче, но ненадолго: стоило возвратиться в Закрытый город и занять старое кресло, как видения, мучившие его, возвращались.

Порой их бывало совсем мало, смоляная изморось на стенах башни, порой – захлестывающая, сшибающая с ног волна. И не существовало для магистра укрытия, не можно было бы спрятаться.

Предшественник Ильверса вызывал тусклое удивление и жалость. Еще бы! Старик честно нес на своих сутулых плечах тяжкое бремя отражений, а когда понял, что рассудок не выдержит дольше, закрепил врата Силы свободой собственного духа и подпер их тем, что Ильверс принял за черное сердце Алларена. К слову, Магистр сделал даже больше, чем можно было ожидать, – его несчастный, запертый в озере дух продолжал выплескивать отражения за пределы небес, точно так же оттягивая Силу на себя.

Но от себя не убежишь; старый дэйлор все-таки не устоял перед соблазном и оставил для себя лазейку в долину предков. Закрыл город так, словно знал: человеческий маг и дэйлор обязательно передерутся в конце, не пожелав делиться друг с другом сокровищами знаний. И придется кому-то даже помимо воли занять место Черного Магистра… Хотя, с другой стороны, Магистр постарался сделать так, чтобы только видящий силу добрался до башни… Да и вообще получалось, что он одновременно и боялся появления преемника, и надеялся на него. Потому как не всякому дана Сила нести бремя отражений и далеко не всякий согласится взвалить на себя этот груз… Может, старик был малость не в своем уме, когда затевал все это?

Впрочем, это не меняло ровным счетом ничего. Ильверс не был намерен жертвовать собой ради кого бы то ни было.

А потому новость, которую принес на своих крыльях двухсотлетний n'tahe, не показалась Ильверсу неприятной или пугающей. Варна хочет избавиться от Черного Магистра? Пожалуйста. Пусть попробует. По крайней мере, если его попытки увенчаются успехом, для Ильверса это будет означать свободу.

Правда, были все-таки два живых существа, о которых Ильверс беспокоился, – Тиннат и Золюшка. И он хотел бы видеть их, но не смел. Мальчугану лучше не знать, кем и чем стал его невольный друг. А Тиннат – о, ей наверняка слишком больно видеть потерянного навеки мага, и не стоит лишний раз тревожить ее слабое человеческое сердечко. Хотя именно Тиннат оставалась тем единственным лекарством, спасающим от сумасшествия.

И тогда Ильверс начинал думать – а что случится с ними, оставь он врата открытыми? Всем придется несладко: Сила отражений сама по себе неприятная штука, отбирающая жизнь, да еще народ Зла поднимется, обуреваемый жаждой крови…