Последний машинист

Ляля никогда не любила автобусы. И раньше в них были гадкие толпища, вызывающие мысли о насилии. Но мысли эти оставались неосуществленными. И неудовлетворение и растравленная жажда зрелища снедали остатки положительного. Так было до принятия Закона об увечьях. Однажды Ляля ехала в автобусе – в автобусе старого типа, с парными сиденьями. Ляля сидела в «каретке» – две пары сидений друг напротив друга. У окна сидел мальчик без маски. С жестяной банкой газировки. Он пил и облизывал банку. Облизывал свои губы и снова банку. Лялю чуть не вырвало. Она сидела и думала: «Ударить бы его лицом об стекло и вылить на голову газировку». Не успела она додумать, как иссохший мужчина с впалыми глазами подошел к мальчику. Подошел степенно. Постоял с минуту, сверля его взглядом. Тот даже не заметил – продолжал пить и облизывать банку. Мать его заерзала. Она захотела пересесть, встала, потянув сына за рукав, тем самым освобождая путь мужчине. Она, сама того не понимая, дала ему зеленый свет. Мужчина схватил мальчишку за шиворот и бил об стекло, пока то не стало красным и не пошло трещинами. Мать визжала, по-видимому, в шоке, и ничего не делала, очевидно, из-за шока. Малец был так ошарашен, что почти не сопротивлялся. Банку он выронил. Газировка испачкала юбку Ляле, которая вжалась в сиденье. Она, к своему удивлению, не испугалась. Ей нравилось то, что она видела. Когда мужчина выпустил шею мальчика, он с невозмутимым видом достал бумажник и отсчитал двенадцать рурий и передал Ляле: «За юбку. Извините». Вытер руки об куртку лежащего. Постоял у раздвижных прозрачных дверей три минуты в полном молчании и вышел на своей остановке. А женщина все скулила, обнимая красную кучку, и скулила. Только придя домой и все рассказав отцу, Ляля узнала, что был принят Закон об увечьях, согласно которому людям, не носящим защитные маски и респираторы в общественных местах, дозволено наносить увечья, главное, чтоб при этом было минимум три свидетеля, которые, в случае чего, подтвердят в суде, что потерпевший действительно был без защитной маски и заслужил наказание. Удивительно жестокое и эффективное решение проблемы. Количество людей без масок снизилось на семьдесят три процента. И у людей появился способ легально вымещать скопившуюся злобу на ком-то. С тех пор Ляля не снимала маску вне дома и с особым трепетом садилась в автобус.

Вообще каждый выход на улицу сделался волнительным. Четырежды Ляля попадала на избиение. Однажды она была свидетелем в Третьем департаменте. Она подписывалась под словами: «Я, Лялька, свидетельствую, что гражданин Кусок находился в общественном месте без защитной маски/респиратора и подвергал опасности заражения добропорядочных граждан-прохожих. Граждане Коса, Бугор, Скалка, Менорис и Газель выполняли свой гражданский долг, когда наносили увечья гражданину Куску. Я свидетельствую. Свидетельствую». Они избили его до полусмерти. Разбили лицо так, что его невозможно было узнать. Ляля шла домой вечером, после планерки ПОХ. Крики о помощи привлекли ее слух и заманили на темную сторону улицы. Это было у дороги. Коса и Бугор держали пищащее тело Куска. Менорис бил его с пристрастием. Газель, дама Скалки, пила пиво и снимала на камеру. Скалка, их предводитель, курил и читал речь. О том, что насилие – последняя открытая дверь. Лишь через нее мы можем выбраться из темной тесноты болезни и безумия. Он много говорил. Потом заметил Лялю. Она смотрела на них, широко открыв глаза, прижимая сумку с продуктами к сердцу. Так она надеялась унять его бурное биение. Скалка был высоким и болезненно-худым. У него было лицо цвета опилок. И желто-рыжие сальные волосы. Он прервал свою речь, когда заметил Лялю. Сделал два шага к ней.

– На помощь звать не будешь? – хрипло спросил он.

– Зачем? Это правосудие Нового времени.

Скалка усмехнулся. Дал Ляле свой номер. Сказал, когда подъехать в Третий департамент, чтобы подписаться. И разрешил смотреть. Они долго его били.

Ляля все думала, не испытает ли она чувство нестерпимой вины, когда увидит в Третьем департаменте избитого Куска. Не испытала. Ее мысли заняли покраска ресниц и наложение теней на веки, чтобы быть ухоженней Газели. Газель – дама Скалки.

Ляля все подписала.

Таких, как Скалка, становится все больше. И рано или поздно им надоест поджидать людей без масок. Они сами начнут срывать их.

Жила Ляля в большом доме в обеспеченном районе. В таких районах люди могли позволить обработку. Ляля расставила руки перед сканером. Прошла. Обрызгали. Вызвала лифт. Консьержка трижды назвала ее по имени и спросила: «Сорок вторая же, да?»; но Ляля сделала вид, что не слышит. Она и не слушала.

Отца дома не было, опять ушел на реку. Пугать уток и вспоминать молодость.

Мама взяла сумки, начала обработку. Ляля сняла заразную одежду, повесила в заразный шкаф. Умыла лицо, руки, волосы, шею, ключицы. Надела домашнее. И снова: лицо, руки, волосы, шея, ключицы.

Ляля заперлась в ванной.