Последний мятеж

Места в землянке совсем не осталось: втиснулся воевода, на лежак рядом с Лютей уселся, меч заголенный на колени положил. Хозяин-то, дед Пеха, совсем в угол забился, со страху всех чуров с Велесом да Мокошью вспомнил: пустил вот примаков на свою голову, так теперь хоть в лес беги от гостей незваных! И сбег бы, хоть и ночь-полночь на дворе, да уж не вылезти. Благо, хоть не трогают, не замечают пока…

– Слышь, чо бродяжка сей сказывает: князи да вои от смердов пошли!

Растопырил усы Свен, зубы темные показал:

– Да ну?! Это как же?

– А так и сказывает: в стародавнии времена, грит, одне смерды по лесам сидели, ни князей, ни воев не было вовсе. После такo им скучно стало, и выбрали они старшинку над собой князем, а сынов и зятьев его – воями! От них-то и пошли мы да князи. Во дурак-то, а?

– Чо, так и сказывал?

– Ну. Вот тот, курносый. Говорит-то странно, но разуметь можно.

Покачал головой Свен, подбородок на кулак опер и задумался. Молчат все: ждут, когда старшoй слово скажет. В землянке уж холодно стало – в очаг и подложить-то некому: Ганька под лежак заполз, а дед Пеха и пальцем шевельнуть боится. Дивно Люте: не смеется Свен! Он уж и сам заговорить собрался, но воевода молвил:

– Негоже те, Лютя, над словом дурным потешаться. Не под Перуновой ли клятвой ходишь? Иль не учили тя в отроках-то? Все б те на коне скакать да мечом махать! Аль с младых ногтей не ведаешь, как мир сей стоит?

– То ведаю… Перун-то – наш батюшка – да со Велесом мир сей устроили: землю поклали, воду пустили, леса насадили…

– Перун се содеял, а Велес под рукой его был! И Святовит, и Сварог с сынами, и Стрибог – все под рукой его ходят. Земля ж, дабы впyсте не быть, породила зверей и птиц вольных, что от дерев да травы кормятся. И колос хлебный родила, и смердов. Оттого и зовут ее смерды «Мать-Сыра-Земля». С тех пор давних и стоит лад средь богов: кто за небом да солнцем смотрит, кто дождь да ветер блюдет, а Триглав, тот, вестимо, годом вертит. А како умножились земные-то чада, сотворил Перун князей с воями, чтоб блюсти их под рукой его. Оттого и зовем мы его «Перун-батюшка». Лад тот любому ведом – и младому, и старцу. А бродяжка сей – примак Пехов – коли сказывает супротив, либо умом повредился, либо по злобe честь батюшки рушит. Се мы поправить должны: как тын вкруг селища закончим, да кумир Перунов на бугре утвердим, по обычаю содеем мы праздник немалый. Дары-жертвы приносить надо будет, и бродяжка сей весьма к месту придется.

– Э, Свен! Почто ждать-то? Или даров без того не соберем? Давай ща примаков упокоим: один лад Перунов хулит, другой чары творит! И мальчонку паскудного с ними до кучи!

– Дался те мальчонка! Сыскался, что ль?

– Сыскался-таки! Томно мне, Свен: не естся, не пьется, не спится, не е… мне, покуда жив гаденыш. Запнул он меня, в набеге запнул!

– Да, се – примета дурная. То-то зрю я: извелся ты, с лица даже спал.

– О чем и речь веду, Свен!

– Речь сию слыхал я не раз. Про другое думаю, паря…

– Про чо другое-то?!

– А и то… Зрю я: шибко гордый ты стал, о себе много мнишь. Оттого, может, и порча на тя нашла? Не по Перуновой ли воле томят тя бесы, а?

– Да ты чо, Свен?! Да я!.. Да как же?!

– Не вякай, а слушай лучше: коли вой ты княжий, под Перуновой клятвой живущий, не дoлжно ль те волю княжью пред всего блюсти?

– Ну, дoлжно…

– То-то. А ты чо творишь? Не ты ли, пока Рутич со дружиной тут были, свару затеял? Баб те мало?!

– Так ведь я первый на нее глаз положил! Чо они полезли-то? Ну и дал: тому в глаз, тому в дых!

– Дал он… Кабы я не поспел ко времени, кабы девку ту не прирезал, вы бы уж посеклись до смерти. Или нет?

– Посеклись бы. А чо они?!

– Чо, чо… А чо Рутич-князь нам повелел? Иль запамятовал?

– Ну, тын-огорожу строить велено.

– Тын строить и избу дружинную ладить. Вот и твори, что велено! Тя послали мужиков с Нижней Онжи пригнать, так ты, пока вел, кого до смерти забил, а кого калекой оставил. Кто работать-то будет? Твои ли се смерды? Или ты князь?

– Ну… эта… А чо они?! Чо они бредут нога за ногу? Все одно зимой передохнут: припаса-то и нам еле хватит.

– Вот и грю: много мнишь о себе, паря! Твово ль се ума? Сладят мужики тын, потом хоть секи их, хоть в горшке вари. Да и то с оглядкой: было б кому по весне пожоги творить.

– Небось, отсеются, коли будет чем!

– А ныне? Того гляди, снег упадет, а изба дружинная не чинена, а тына и половина не стоит! Как зимовать будем?

– А чо они?!

– А и то: за смердом глаз да глаз нужен. Нешто он без кнута работать будет?

– Знамо, не будет. Так и стараюсь я: вторую плеть уж измочалил!

– То-то, что измочалил! Не ты ль ныне двух мужиков так упорол, что бабы их на руках до лежанок несли? Завтра, поди, они и не встанут вовсе!

– Я им не встану! На своих же кишках на тын подвешу, чтоб другим неповадно было! Они ж за день, считай, три кола врыли!

– Подвесит он… Тогда они и двух-то кольев за день не вроют. Нешто можно смердов без догляда пускать? Ты их на работу выгнал, а сам в избу и дрыхнуть до вечера!

– Так что ж мне, весь день возле них торчать?!