Последний мужчина

— Получается, остаться одной бывает лучше, чем вдвоём?

— Именно так я считаю. И со мною тысячи женщин после печали. А ты всегда была умницей и без моих наставлений.

— Откуда тебе известно? Всё, о чём говоришь?

— В те далёкие-далёкие времена, когда море было ещё седое и небеса почти касались земли, люди могли трогать звёзды. — Сергей с отчаянием посмотрел на неё. — Я понял, что жил тогда. Понимаешь, жил. Как объяснить это тебе, маме?..

— Хорошо… Я подумаю об этом во сне…

Дочь всегда говорила эти слова, когда решение было не просто шагом.

Сергей часто вспоминал тот телефонный разговор, который долго откладывал, но никогда не сомневался в его необходимости.

Вдруг он поймал себя на мысли, что капли перестали барабанить по стеклу, и поднял глаза: раскрытый зонт опять заслонял лицо женщины, стоявшей уже на снегу. Такой же, но все-таки совершенно другой снег падал уже медленно и тихо и, сгущаясь, размывал всё больше и больше красное пятно за окном.

Вздрогнув, Сергей обнаружил себя по-прежнему в кресле. «Понятно… — облегчённо вздохнул он, подумав, что обязательно должен досмотреть концовку, и снова погрузился в чтение. Чудной этот Платонов, и как быстро пролетели двенадцать часов». В тягучей монотонности повести, её сонных разнообразов чувствовалась безысходность. Но что-то в них было необычно, и потому желание бросить не приходило. Вот тот самый абзац: «Магический дар матери по наследству передался Насте — она, как её мать, первая умела целовать людей». Конечно! Как он сразу не понял… безысходность, наступая и охватывая, имела конец. Но главным, главным делала удивительный шаг! Целовать людей первым нужно учиться! Вовсе не ожидая ответа. У одних на это уходит жизнь. А другим даже не придет в голову! Вот ты, ты ведь так не любишь сигаретный дым идущего впереди. Нет, ненавидишь! И не дым, а человека! Вот и вся любовь, точнее, её предел. Точка, где начинается обратная проекция — ненависть. И твоя. Ни искать, ни ходить далеко не надо. — Сергей поёжился от неприятной мысли. — Отодвигать предел — вот и весь смысл пути. Каждый день, год, пусть на миллиметр. Пока не поймешь — впереди, во все времена, идёт любимый брат твой. Просто ты забыл, что у вас одна мать. Но беда рассыпалась на лоскуты у камина, раз вспомнил. Ведь, возможно, пережив тяжелейшее потрясение, в первый раз он тянулся к сигарете, когда ты хохотал и дурачился на песке у тёплого моря. И то, и другое было «положено» только в тот день. А завтра… возможно, ему придется оправдать тебя. И тогда… оставят нам долги наши, так же как и ты оставляешь должникам своим, прощая испорченную прогулку. И однажды поймёшь, что дым-то шёл от тебя…

Две тысячи лет назад Онпоказал людям, как можно обнять всех сразу. Нужно лишь умереть… за них же. Протянуть руки к смраду жизни, войти в него, поцеловать прокажённого. Вот «магический дар», о котором говорил странный автор. Убить оковы, чтобы разбудить любовь. А до этого принимать за неё что-то другое… Или… жить, жить и жить… в обмане дальше. Как заклинание повторяя «люблю». Вот выбор! Вот в чем смерть и рождение художника в каждом! Рождение по образу и подобию! Вот где обратная проекция! А все, что написано тобой до этого, просто блуд. Увидел Платонов смерть безысходности. И как увидел! Но если не понимать величия трагедии такой смерти, то не увидеть и отражения счастья… в ней. И, обладая всем золотом мира, человек будет стонать. Стон этот и сейчас слышен повсюду. Только тих он в деревенской избе и душераздирающе громок в роскошных особняках. — Сергей встал и подошёл к окну. — Блуд… блуд. Но почему, почему это не повторилось? Две тысячи лет! Сколько ещё нужно забрать людей? Нет, должно повториться. Надо повторить! Хотя бы попытаться.

Мужчина решительно пересел к столу, зажёг лампу и вывел на листке бумаги заглавными буквами: