Последний наказ

Ратибор только вздохнул. Нельзя было глядеть в эти глаза её. Пусть бы ещё малость побыла в неведении…

Они пробирались к своей цели упорно, во мраке, как кроты. Ратибор даже усмехнулся. Кроты — существа беззаботные. Кротам не надо прятаться от татар. И самое главное, кроты не видят того, что приходится видеть людям…

Серко бесшумно встал, даже не зафыркал. Золотой конь, для тайной разведки цены ему нет. Ратибор не стал понукать коня. Встал — значит почуял что-то.

И тут впереди раздалось громкое рычание. Сомнений не было — волки. Грызутся серые твари из-за добычи, но как-то лениво. И нюх потеряли. Хотя да, Ратибор и княгиня находились с подветренной стороны.

Ратибор уверенно послал коня вперёд. Серко встряхнул ушами, заупрямился было — всё-таки волки — но доверие к человеку победило. Раз хозяин считает, что надо… Золотой конь. Другого бы не заставить. И ржал бы на весь лес, полоумно кося глазами, брыкаясь. Кони боятся волчьего духа.

Сзади всхрапнула Игреня. У кобылы выдержка не та, но впереди уверенно маячил круп Серка, и кобыла, не желая оставаться одна, пристроилась следом.

— Не боись, госпожа моя. Волки — это хорошо. Знать, татар близко нету.

Княгиня ответила не сразу. Усмехнулась горько.

— Дожили мы, Вышатич. Уж и волкам рады.

Они выехали на поляну. Ратибор всегда считал себя человеком стойким, но тут почувствовал, как рот наполняется вязкой, липкой слюной. Сзади сдавленно вскрикнула княгиня.

На поляне там и сям валялись полуобглоданные человечьи трупы. Волки, завидя их, лениво потрусили в лес. Ни люди, ни лошади их не заинтересовали. Охота была связываться с живым человеком, когда кругом полно мёртвых.

Ратибор соскочил с коня, непрерывно прядающего ушами. Серко зафыркал — лошадиной стойкости тоже есть пределы. Сзади топотала, беспокоилась Игреня.

Прямо из снега к нему тянулись скрюченные пальцы, словно прося чего-то.

— Ой, неужто русские люди?! Родные!!

Ратибор стремительно обернулся. Расслабился, нельзя так.

С высокой густой сосны сползало, трясясь, существо необычного вида. Витязь даже не сразу признал в нём человека. Обмотанное пучками жухлой подснежной травы, оно напоминало не то лешего, не то громадную ожившую мочалку.

— Родненькие… — человек оставил попытки слезть с дерева и рухнул в снег кулём. Видимо, не удержали руки-ноги.

— Ты кто таков, дядя?

Но человек уже потерял сознание.

…

— …Не стали нас рубить поганые. Раздели до нитки, даже лапти с онучами сняли. Я ему говорю — лапти-то вам зачем, окаянные? Помёрзнут люди в лесу нагишом. А нехристь знай смеётся — зверям, мол, одёжа не положена, так проживёте. И ускакали. Жива с Иваном ладились огонь добыть, да не сумели. Ну, сбились мы в кучу, ровно овцы, да только босиком по снегу недалече уйдёшь. Только тут меня надоумило снег грести, траву с-под снега вытаскивать да вязать. Люди, кричу, делай как я! Да никто уж не движется, сомлели. Ну и помёрзли все. А тут волки. Едва на дерево забрался…

Бородатый мужик трясся, закутанный в меховую полость, кою Ратибор использовал для спанья в снегу. Огонь разводить Ратибор не стал, темно ещё, да и место не очень… Хотя этому бедолаге сейчас всего нужнее огонь был бы.

И только тут до Ратибора дошло.

— Погоди. С тобой татарва по-русски говорил?

— Нет, господине. Это я малость по-ихнему понимаю. Я толмачом был у купцов, немало языков уразумел. Меня и поганые с собой возили, да я сбежал от ихней службы.

— Пошто сбежал?

Мужик посопел.

— Сил нету смотреть, как они над русским людом изгаляются. Нельзя служить царю Ироду, так в Писании сказано.

— Ты, стало быть, и грамоте учён?

— И не токмо русской, господин.

Цены нет такому человеку. И вот, поди ж ты, сидит на сосне, голый, спасаясь от волков. Ещё бы чуть, и конец. Вовремя подоспели.

— Как звать тебя?

— Кириллом окрестили. А прозваньем Синица. Я в духовные лица ладился, господине, да только попёрли меня…

— Дак ты расстрига никак?

— Так оно…

— За что расстригли-то?

— За прилюдное поношение иерархов церкви нашей святой, свершённое в пьяном и непотребном виде, господин мой. Токмо давненько было сие.

Однако что теперь делать? Бросать его тут на погибель нельзя никак. И с собой брать нельзя. Нет у них запасного коня.

— Возьмите… — робко попросил вдруг книжный человек, и такая мольба прозвучала в его голосе, что Ратибор закашлялся. С чего бы? — Возьмите, добрые люди. Не буду я вам обузой тяжкой. Княгиня-матушка…

— Откуда знаешь её? — перебил Ратибор

— Ниоткуда. Догадался я, витязь. Нешто я княгиню от купчихи альбо деревенской не отличу? Да тут дурень деревенский догадается, лишь на коней ваших глянуть.

— Из Ижеславца Рязанского мы — встряла вдруг княгиня — бывал в таком городе?

Ратибор чуть заметно поморщился. Зачем всякому-поперечному знать… Хотя, собственно, какая разница? Если татарам попадутся, то так и так…

— Бывал, бывал раз, матушка. Так ты, стало быть, молодая княгиня Лада, князя Владислава жена?

— Убили Владислава — глухо произнесла молодая женщина — и город спалили…

Кирилл Синица помолчал, повздыхал.

— Много они городов спалили, госпожа. И ещё спалят, не сомневайся. А всё одно им конец придёт.