Договорить фразу он не успел, потому что пропустил удар копьем в горло и так и упал, глядя в небо изумленными глазами. А словене, в свою очередь, тоже расступились в стороны, и в этот коридор потекла лава легкой степной конницы, которая разлилась в тылу германского войска, посылая стрелу за стрелой. Для пехоты это означало скорый и бесповоротный конец.
— Ну, как-то так! — удовлетворенно сказал князь, который смотрел на все это действо с пригорка, а сзади него ждала команды сотня его личной охраны на самых сильных и высоких конях, что только можно было купить за деньги. За очень большие деньги. За немыслимые деньги… Стоили эти кони столько, что на одну сотню денег лишь и хватило. Весь финансовый блок княжества пребывал в состоянии обморока, когда их пригнали из Персии через Кавказ и болгарские степи. Зато сил у этих коней хватало на то, чтобы всадника в железе тащить, и попону кольчужную, и налобник, и тяжелое седло.
— За мной! — проорал князь, и сотня помчала с пригорка, опуская длинные копья. У отряда, в котором бился сам король Ариоальд, не было ни малейшего шанса.
Глава 38
Узкая лесная дорога едва вмещала двух коней, которые ехали рядом. На одном из них ехал крепкий воин в кольчужном доспехе, а на втором лицом вниз лежал на конской гриве его величество, правитель Лангобардского королевства. Они уже ехали так пару дней, ведь поначалу Ариоальд ехать никуда не мог, и большую часть времени проводил в забытьи. Как только король смог сесть на коня, верный слуга дождался, когда уйдет вражеское войско, и повез его лесными тропками в сторону горных перевалов. Им нужно выбираться из этих проклятых мест.
И вот прямо сейчас Ариоальд очнулся от того, что ему захотелось немедленно проблеваться. А еще у него болела голова, а еще у него перед глазами мелькали кровавые мухи, и низкое закатное солнышко резало глаза, словно нож. Хреново было его величеству, по голове которого прилетел хороший такой удар, который смягчил роскошный шлем ромейской работы.
— Останови! — прохрипел он и, пошатываясь, слез с коня. Он согнулся крючком, и его вырвало. Его рвало и дальше, мучительно, до едкой горечи, до мучительной боли в мышцах живота. И эта рвота не приносила никакого облечения, наоборот, от нее становилось только хуже. Ариоальд, пошатываясь, дошел до дерева и сел, привалившись к нему спиной. Он закрыл глаза, пытаясь унять дикую головную боль, которая разрывала изнутри его череп. Да, так намного легче.
— Где мы и что со мной случилось? — спросил он и жадно впился в кожаный бурдюк, который заботливо поднес ему воин. Вода не пошла впрок, и короля снова затошнило. — Помню только, что с коня меня свалили… Суки! Да как они так копьями бьются? Никогда такого не видел… Потом зажали, взяли в кольцо… Охрану побили… Потом не помню…
— А я один из всей вашей охраны и остался, государь, — охотно пояснил воин. — Вам по голове булавой дали. И как башка-то выдержала? Крепкая, видать, у вас башка, ваше величество! Мы с парнями отбили вас, да только ушел я один. Остальных порубили, пока вас в лес тащили. Вот так вот…
— Ты Атто, кажется? — всмотрелся в него король, и снова застонал от головной боли. — Ты не из ближних газиндов вроде бы…
— Я Аго, ваше величество, — отозвался воин. — Я в ваши покои не допущен. Во дворе стражу несу.
— Если выберемся, я щедро награжу тебя, Аго, — устало ответил король и снова закрыл глаза. — Графом станешь, Девой Марией клянусь. Я так понимаю, у меня после той битвы куда меньше графов стало. Дерьмово мне, Аго. Отлежаться надо… Не доеду я так…
— Доедешь, доедешь, — шептал Вацлав, который подобрался к ним совсем близко и слушал, боясь пропустить хоть слово. — Куда ты денешься! Доберешься, как миленький! На руках донесем, если понадобится.
Коста снова вернулся в родной город. Сколько времени прошло-то, как он с теми словенами познакомился! Два года всего! Только теперь он уже не уличный босяк, а добронравный юноша, который учится на приказчика в уважаемой купеческой конторе. Еще пару лет, и его самого и до важных клиентов допустят, и до учетных книг. Сам купец Марк, один из богатейших в столице, его учить своему ремеслу взялся. Вспоминал иногда Коста прошлую вольную жизнь и вздрагивал. Плевать он на эту вольную жизнь хотел. И на дружков своих прошлых тоже плевать хотел. Их, наверное, и не осталось никого. Всех на рудники отправили, кто уцелел в драках и грабежах. Правда, на их место, скорее всего, новые босяки набежали, еще более злые и голодные. Чума и войны каждый год выбрасывали на улицы все новых сирот.