Последний незанятый мужчина

Сегодня, в понедельник, в пятнадцать минут десятого, ей почему-то особенно не терпелось вернуться в родной офис. Выходных дней она не любила и относилась к ним как к неизбежному злу — нужно было как-то отдыхать, что-то делать для этого такое, чего она не умела и что ей не доставляло радости, и последние выходные выдались на редкость неудачными в этом смысле. В субботу — Адам со своими рогатыми викингами. Правда, ей удалось назначить деловую встречу на вечер воскресенья, но тут заявляется этот тип в мотоциклетном шлеме и портит все собеседование.

Вернувшись в тот вечер домой, они с Джессикой поджарили дежурную яичницу с ветчиной и уселись смотреть телефильм. Подающая надежды лыжница готовится к Олимпийским играм, но попадает в автокатастрофу, и ей ампутируют обе ноги. Мечтам о золотой медали на Олимпийских играх конец, зато она стала примером силы и стойкости: научилась ходить на протезах и поступила в летную школу, решив быть летчиком, и не простым, а таким, который выделывает в воздухе разные штуки: штопор, мертвую петлю и прочее. В конце концов, разумеется, один из мужчин-пилотов влюбляется в нее до потери памяти, и они живут долго и счастливо.

Джессика заплакала. Она начала всхлипывать сразу же после аварии и все не могла остановиться.

— Джесс? Что случилось? Все же кончилось хорошо.

— Она такая храбрая.

— Ну да. Храбрая, потому и добилась своего. От таких историй жить хочется, а ты ревешь…

— Она так любила этого летчика.

И Джессика снова разрыдалась. Джорджи никак не могла понять, отчего та плачет; впрочем, она вообще никогда не понимала причины слез Джессики. В первые недели пребывания в школе-интернате Джессика все время плакала. Скучала по дому? Этого Джорджи не могла понять — ей это было недоступно. Они же обе хотели уйти из дома. Их преуспевающие родители даже не скрывали своей радости, когда девочки изложили им план, рожденный на чердаке. Мать Джессики, Джоанна, была не из тех, кто хлопочет над детками, а родному отцу Джессики, аристократу и прожигателю жизни, как подозревала Джорджи, было все равно. Отец же Джорджи не проявлял никакого интереса к судьбе падчерицы. Собственно, единственное, в чем после женитьбы отец Джорджи и мать Джессики действовали согласованно, — так это в невнимании к своим падчерицам, которые достались каждому к обручальному кольцу в придачу.

Так что никакого такого особенного дома, по которому стоит скучать, у них, по сути, не было, так чего же Джессика так убивается? Сама Джессика не хотела или была не в силах ответить на этот вопрос и лишь позволяла Джорджи себя успокаивать, а через несколько месяцев и совсем прижилась в школе. А Джорджи страдала. Она не понимала социального расклада, принятого в дорогом интернате, этого снобизма, сквозившего в каждом пустяковом разговоре. Если скажешь, например, слово «туалет» вместо «ванная комната», тебя обольют презрением, а если обмолвишься, что никогда не была за границей, удивленно поднимут брови. Одежда делилась на правильную и неправильную, то же самое касалось макияжа. И уж вовсе неприличным считалось, как Джорджи, вовсе не краситься.

Вначале, подчиняясь соревновательным инстинктам, она пыталась стать как другие девочки, но ее все равно вычислили и отторгли как чужеродный элемент — не исключено, с первого же дня. Конечно, если бы она употребила все силы на то, чтобы изменить их мнение о себе, она могла бы стать одной из них, но тогда меньше внимания пришлось бы уделять учебе, экзаменам и аттестациям, которые были для нее так важны.

Пускай считают зубрилкой, пусть не приглашают на вечеринки — она от этого не страдала, потому что Джесс, несмотря на то, что пользовалась народной любовью, оставалась с ней. Джесс не отказывалась от нее, хотя Джорджи понимала, что порой это нелегко. Пока Джесс с ней, Джорджи вполне могла обойтись без кучи подруг. Единственное, чего она не могла (ее и саму это удивляло), — так это плакать.

— Ну Джесс, ну перестань. Успокойся. Это же все не по-настоящему.

— Нет, это ужасно! — Джессика замотала головой. — Ужасно.

— Что ужасно?

— Все. Мне так одиноко.

Придвинувшись на диване ближе, Джорджи удержалась от дежурного ответа. Она хотела сказать: «Возьми себя в руки», но теперь поняла, что в теперешнем состоянии Джессике это не поможет. Такой расстроенной она ее давно не видела — разве что в детстве на чердаке.