Последний остров

– Погодь, дед Яков, успеешь на рыбалку. Ты ведь свой дебет с кредитом давно уже подбил, еще до революции. Пользы от тебя стране, считай, никакой и не было. Или не так? Ну, с коммуной гоношился, потом плотничал малость, лесником служил, мельником: все это – тьфу! Ломаного гроша не стоит на государственных весах. Меня ты считаешь чуть не врагом, а пользы не учитываешь. Прикинь – я ведь сейчас сам при власти и служу ей. Но это не в счет. Давай-ка лучше вместе с тобой вспомним, как вы с нами обошлись. Дом отца забрали – сейчас в нем правление колхоза. В лавке до сих пор магазин. Амбары. Это – недвижимое. Теперь живность: шесть лошадей, два десятка коров и бугай. Дальше: вот этими руками канал строил, Беломоро-Балтийский. Тоже польза огромадная. И счас – денежки живые с вас потрошу для казны. Вона какая от меня выгода государству, а в первую очередь – колхозу. Ну и… себе, конечно, не забываю на черный день оставить. Так ведь это крохи, без них государство скуднее не станет. При всем при том лично я считаю тебя вредным для общества человеком: именно ты вышколил самого злостного врага Нечаевки и окрестных деревень – Мишку Разгонова. Молоко на губах не обсохло, а жизни никому не дает. Придумал, что лес его вотчина, и зверствует.

– Ишь ты, куда повернул, – недобро улыбнулся дед Яков. – Ну и в чем же ты видишь его… «зверства»?

– Природа общая, так? Для всех, значит. А народишко не может дровину из лесу притащить или дичинкой разжиться. Разве это по-людски? Стало быть, враг он для народа местного, а от меня сплошная польза.

Дед Яков так осерчал на сказанное, что у него борода затряслась и не нашлось сразу нужного ответа, но он сдержал себя от пустопорожних ругательств, лишь тихо спросил:

– Выпотрошил душеньку свою?

– Почти…

– Сколько волка ни корми… – плюнул с досады себе под ноги Сыромятин и передумал говорить с хуторянином о чем-либо серьезном. – Я ж предупреждал тебя, Антипов, разные у нас с тобой счеты.

– Согласен. Вот по своим счетам с вами и расквитаюсь. На семилетней принудиловке слышал я о китайской мести. Это когда человека принуждают сообщить самому близкому другу убийственную новость. Сегодня это сделаешь ты, дед Яков…

Антипов спокойно поднял велосипед, оседлал его и только тогда достал из кармана газету, кинул ее на колени старику и покатил в Кудряшовку.

Ошибся Антипов, не одна речка Полуденка слышала эту беседу. Бывший Заячий лог, оказывается, не только вешние и дождевые воды собирал – все звуки от хутора, а теперь и от истока Полуденки собирались здесь, скручивались невидимым жгутом, неслись меж сосен к реперу на вершине угора. В тот час ребятишки Овчинниковы – Сережка с Алешкой – вышли по сухие сосновые шишки, которыми наловчились коптить малосольных карасей. Спускались от репера вниз, заметили на лавочке двух взрослых и невольно услышали разговор их. Не все поняли ребятишки, но о главном догадались.

– Тебе завтра за керосином идти, – напомнил брату Сережка. – Доложи Кузе Бакину все как есть. Он шибко Антиповым интересуется.

– Ладно. А что это за месть такая, китайская?

– У Кузи спросишь. И не забудь – он гвозди нам обещал.

– Може, наперед лесника остеречь?

– К Мишке я сам слетаю. Оттащим мешки и побегу…

Поднимаясь проулком к подворью Разгоновых, Сережка заметил на штабеле старых, еще до войны ошкуренных бревен молчаливо сидящих Татьяну Солдаткину, Парфена Тунгусова, Федора Ермакова, Дину Прокопьевну. И Мишку среди них. Сразу столько начальства в одном месте Сережке видеть не приходилось, потому он побоялся заходить во двор, а, потоптавшись у калитки, уселся на завалинку подле избушки, стал поджидать, когда Разгонов останется один. Ждать ему пришлось долго.

Не спешил уходить от истока Полуденки и Яков Макарович Сыромятин. То, что он вычитал в газете, сначала обрадовало, но тут же и оглушило. Тяжело вздохнул старик, заморгал, по-детски шмыгнул носом. Вот и дождался Михалко третьего извещения об отце. Нашелся Иван Разгонов. Да только геройски погибшим. В газете напечатан Указ о присвоении звания Героя Советского Союза Ивану Степановичу Разгонову и еще двум – посмертно…

Яков Макарович давно уже спрятал газету в карман, несколько раз принимался курить и все никак не мог собраться с духом спуститься к воде. Подлый удар задумал Антипов, да не рассчитал. Не примет греха на душу Сыромятин, не объявит самолично известие Михаилу. Ведь газеты получает не один Антипов. Опять же о таком важном происшествии могут позвонить Татьяне Солдаткиной из райвоенкомата. А уж потом Сыромятин найдет нужные слова для соседа, сумеет утешить и поддержать его.

Берегом из Нечаевки бежал Сережка Овчинников. Остановился, сунул руки в карманы.

– Здравствуй, дедушко Яков.

– Здравствуй, соколик.

– Отдыхаешь?

– Отдыхаю, милый… Куда мне, старому, спешить-то…

– Деда, а ты мне покажешь, как мордушки на карасей плести?

– По весне режь лозу и прибегай. Покажу. Дело нехитрое.

– А вентеря на гольянов вязать научишь?

– Нитки нужны суровые. Приходи зимой. Вечера длинные, деловмало. Будем вязать…