Последний Паладин. Том 9

Светлый готовился по полной к нашей «игре» и здание ТЦ, которое тот попытался взорвать, было только первой ласточкой. Ублюдок повзрослел, отрастил яйца и научился проигрывать. Поэтому был готов пытаться устроить успешный теракт до победного, увеличивая масштаб своих действий.

Только вот теперь пусть попробует сделать это без своей армии и из третьего слоя, со Скальдом под самыми ногами.

С этой мыслью я с улыбкой отставил кофе, открыл коммуникатор, нашел контакт Князя Света и написал:

«Шах».

Ответа не последовало, но сообщение до адресата дошло.

Что ж. Теперь посмотрим, кто поставит мат раньше. Я найду способ зайти на третий слой, или же светлый умудрится проскользнуть мимо Скальда.

Так или иначе, в обоих случаях итог будет один. Приговор светлому подписан. И не только мной. Всех, кто за последние сутки был на втором слое и выжил, Тьма пометила. Где бы они ни находились сейчас, им не спрятаться.

Через эту метку я чувствую Князя Света даже отсюда. Чувствую его страх. Слышу, как бьется его сердце. Как дрожит рука. Он уже мертв, хоть и не понимает этого.

Впрочем, куда больше меня сейчас волновало то, что на втором слое было лишь четыре достойных внимания культиста. Трое с медной звездой третьего порядка и тот качок с серебряной, что был четвертого порядка.

Маргарита назвала ту гору мышц хранителем второго слоя, но он являлся, пусть и сильной, но лишь боевой псиной, которую поставили охранять второй слой.

Остальные кроме этой четверки были лишь мелочью второго порядка и ниже. У таких даже проклятый источник выражен не сильно, а сила едва превышает среднестатистического одаренного.

И пусть всю главную четверку мы перебили и скормили Тьме, ничего важного они в итоге не знали и весь второй слой был хоть и многочисленной, но толпой исполнителей.

Те же, кто дергают за ниточки, находятся еще выше, а нащупать проход туда пока не удалось ни мне, ни Клювику, ни даже Скальду.

Вновь все упирается в мой нынешний потолок силы. С этой мыслью я проверил актуальный процент связи с миром Тьмы, который составлял сейчас 43,03%.

Сегодняшний фокус с призывом Скальда дал мне почти три процента. Это вдвое больше, чем весь восточный вояж, но этого все еще…

— Недостаточно, — вздохнул я, после чего перевел взгляд в окно, куда только что подкатил Кайман.

Глава 20

Смурной широкоплечий военный сидел за массивным столом. Под правой рукой у него лежал телефон. Под левой дымила недавно затушенная сигара.

А перед глазами была раскрыта одна из множества раскиданных по кабинету папок с личными делами. Ловко сортируя бумагу, с которой вояка привык работать вместо электронных баз, Горемыка между делом раздавал приказы и поглядывал на расположенную у боковой стены голографическую карту Империи.

Сидеть в кабинетах, а не находиться на поле боя, Никита Никитич Горемыка ненавидел в своей работе больше всего, но так уж вышло, что и в бумажной рутине он был чертовски хорош.

А врожденный перфекционизм, трудолюбие и зашкаливающее чувство ответственности, породили личный девиз полковника: «Хочешь сделать хорошо, сделай это сам».

Делегировать старый вояка не очень любил, да и не умел. На должности главы Рекрутского отдела его многозадачности и трудолюбия вполне хватало, но уже за несколько недель нахождения в роли военного Наместника Горемыка взвыл.

Его внимание требовалось везде, а на место одной решенной проблемы тут же появлялись еще десять. И Горемыка бы рад делегировать хотя бы часть обязанностей своим подчиненным, но для этого надо сначала завершить кадровую чистку.

Подготавливая приход своего марионеточного Наместника, Князь Света занес в аппарат имперских министерств столько гнили, что вычищать ее работка не из простых. Ублюдки прячутся и зубами держатся за свои места, а людей, которым можно доверять, Горемыка может пересчитать по пальцам одной руки.

Если бы не содействие членов Совета, разгрести все это дерьмо было бы в принципе невозможно, но эти хитровыдуманные Князья не бросают военного Наместника в беде, чем заставляют его работать только усерднее.

— Что б вас всех вепри в задницы задрали, — в сердцах выругался Горемыка, проставляя печать на очередном личном деле.

И пожелания его были обращены в сторону действующего Совета в первую очередь. Ведь несмотря на свою помощь, именно Князья и были в ответе за повышение старого вояки, который в гробу видал такие награды, лишившие его спокойной пенсии, сна и личной жизни.

Однако, матерясь двадцать пять из двадцати четырех часов в сутках, и приговаривая «я слишком стар для всего этого дерьма» по десять раз на дню, Никита Никитич Горемыка улыбался.

Где-то в глубине души, далеко за маской смурного и сурового военного, но Горемыка был счастлив и никогда не чувствовал себя более живым, чем в эти бессонные сумасшедшие последние недели наместничества.

И этой радости была конкретная причина.