Последний перевал

… Их вытащили из горной щели, когда японская засада была полностью ликвидирована. По небу нехотя плыли тяжелые тучи. Тускло светила утренняя заря — будто сквозь бычий пузырь, которыми китайцы «стеклят» окна в своих дымных фанзах. Вся площадка, где стоял «стожок», была завалена дробными камнями, опаленными сучьями и обгорелыми досками. Вокруг воронки от взрыва, среди задымленного хаоса валялись трупы вражеских солдат.

— Как самочувствие, Казань да Рязань? — спросил Шилобреев.

— Нормально, только кости болят да в голове шумит, как с похмелья, — ответил Ахмет, взглянув на Терехина.

Рядом с Терехиным лежал Архип Богачев. Он первым прорвался к японским пушкам, уничтожил гранатой артиллерийский расчет. Но ему не повезло. Подбежавший сзади самурай кольнул его штыком.

— Х-худо мне, лечу куда-то. Видно, конец… — прохрипел Архип.

Сулико принялся перевязывать ему рану. Архип откинул назад голову, подозвал Ермакова, заговорил непослушным, одеревеневшим языком:

— Старшой, увидишь нашего лейтенанта, скажи ему: это я тогда пальнул за Аргунь. Пускай ребят не трясут. Я это…

— Нашел время каяться! — озлился Ермаков.

Архип не расслышал его слов, но, почувствовав, за что могли его сейчас упрекнуть, сказал, как бы оправдываясь:

— Таился по причине: боялся, шлепнут меня, и за Витьку не расквитаюсь. А теперь можно, пущай…

— Чего колобродишь? — еще больше рассердился Ермаков. — Ты кровью искупил свою вину. Понял? И не морочь мне голову! Вот выздоровеешь — и валяй на Амур, ловить своих тигров!

В посветлевшем ущелье раскатисто запели танковые моторы. Гулко грянул артиллерийский выстрел. Надо было поскорее отходить в сторону, дать дорогу приближающимся тридцатьчетверкам. Братья Охрименко положили Архипа на плащ-палатку, понесли за горный кряж. Ермаков вытер грязным рукавом гимнастерки вспотевший лоб, окинул уставшими глазами площадку, подступающую к ущелью, спросил:

— И как это вы додумались выманить их из ущелья? Сколько жизней наших спасли!

— Это все Ахмет смудрил, — кивнул Санька на друга.

— А как же? — вздернул плечи Ахмет. — Я командиром тут был. Только вот Терехин, понимаешь, приказания не выполнял. Я его гоню в щель, а он огрызается…

— Ну хватит тебе, — одернул его Санька.

Из горной теснины вырвались первые три танка и, опрокинув с ходу расставленные в горловине японские пушки, двинулись без остановки дальше, к перевалу.

— Долго будешь жить, Ахмет, коль шутить умеешь, — сказал Ермаков и побежал к танковой колонне искать Чибисова, чтобы доложить ему о выполнении боевого задания.

VII

Когда бригада спустилась с перевала, штабные радисты поймали сногсшибательную новость: Япония капитулировала! И как ни лил свирепый дождь, как ни бесновался разгулявшийся ветер — на сердце сразу полегчало: конец войне! Пришла долгожданная окончательная победа!

Промокшие до костей и уставшие до смерти гвардейцы орали и плясали как сумасшедшие. Застрекотали по-сорочьи автоматные очереди, в дождливое темное небо взлетали разноцветные ракеты, заухали, будто захохотали от радости, танковые пушки.

— А ты говорил: не играет значения! — шумел Ахмет, схватившись с Терехиным бороться. Филипп Шилобреев сбросил с головы каску и, прыгая на мокрых сосновых сучьях, вопил от радости:

— Рязань, не поддавайсь! Казань, напирай!

А потом схватил за грудки хохочущего белозубого Сулико, затряс его обеими руками изо всей силы:

— Ты проверь мне, проверь еще раз свой проклятый эфир! Не набрехал ли там какой дьявол?

В палатку, заваленную пахучими сосновыми сучьями, ворвался торжествующий Ермаков, крикнул прямо с ходу:

— Ну что, безотцовщина, дождались своего часа! Я же печенкой чувствовал, что путь в Ольховку лежит через Большой Хинган! Здесь наша станция расформирования!

Несколько минут спустя утомившиеся разведчики попадали на сосновые сучья и заснули мертвецким сном. Ермаков хотел было рассказать Шилобрееву о том, что слышал в штабе бригады, но осекся на полуслове и тоже умолк.

… И приснился Ивану расчудесный сон. Будто вызывает его командир бригады и говорит:

— За умелые действия при штурме Большого Хингана вручаю тебе, как гвардейскому разведчику, удостоверение о демобилизации и предоставляю в твое распоряжение персональный самолет. Крой, Иван, в Ольховку, пока я не передумал.