Последний пир

Моя собственная жизнь с тех пор начала мельчать. Птицы — дрозды и жаворонки, малиновки и воробьи — просыпаются на рассвете, бодрствуют весь день и на закате ложатся спать. Так же устроены животные и их хозяева, мои крестьяне, которые сами ведут полузвериный образ жизни. Свечи дороги, и почти все заработанное уходит у них на еду. Я тоже начинаю жить как они: просыпаюсь с первыми лучами солнца, ложусь на закате, следуя природным циклам. Мои слуги понемногу уходят; замены им я не ищу. Манон спрашивает, не обеднели ли мы. Нет, не обеднели, просто я рад одиночеству и покою. Если ей хочется, пусть принимает на работу сколько угодно слуг. Мы нанимаем одну горничную и двух конюхов. Пару лакеев. Может, кого-то еще — мне это уже неведомо и неинтересно.

Летом 1774-го — в год, когда на престол восходит Людовик XVI, — умирает Эмиль, и меня не приглашают на похороны. Шарлот получает приглашение, но не приезжает. Понятия не имею, пригласили ли Жерома. Он перестал мне писать с тех пор, как до него дошли слухи о проступке Элен. Или, быть может, его обидел отказ Лорана жить при дворе.

Шарлот, разумеется, считает себя выше всего этого. Он держит Элен при себе и знакомит ее с сыновьями друзей и соратников. Когда Эмиля провожают в последний путь, моя дочь уже замужем. Ее муж — дипломат, наполовину француз и наполовину австриец, барон по отцу и в будущем, после смерти матери, должен унаследовать замок и титул графа, так как она — последняя представительница их рода. Шарлот просит короля пожаловать ему титул заранее, и тот соглашается. Моя дочь становится графиней и в тот же месяц беременеет. Она живет в Лондоне, где ее муж представляет интересы Франции в войне между нашими странами. Ее редкие письма посвящены исключительно детям и лишены чувств: сын научился ездить верхом, сын научился писать, сын учит латынь и английский, дочь берет уроки танцев. Элен присылает мне силуэтные портреты обоих, черные бездушные профили внуков, которых я никогда не видел и вряд ли когда-нибудь увижу, ведь их мать ни разу не приезжала домой после отъезда в Лондон.

1777 Визит Бена Франклина

Примерно через два или три года после того, как Элен переехала в Лондон, в мой замок прибыл американский дипломат, представившийся давним другом ее мужа, моего зятя, которого я видел лишь раз в жизни. Он сказал, что юноша этот весьма умен — и улыбнулся, как мудрый старец, приятно удивленный честолюбием молодых. Внешность у Бенджамина Франклина была не столь героическая, как на гравюрах, в жизни он старше и дороднее, однако я мгновенно его узнал.

Мы с Франклином однажды уже встречались — в Париже, за год до моего отъезда на Корсику, — в гостинице де Со, городской резиденции Шарлота. Тогда он носил напудренный парик с густыми завитками на боках, маленькие очки, белую льняную рубашку с оборками на манжетах, аккуратно повязанный шейный платок и бледно-голубой фрак с твердыми загнутыми манжетами, оторочкой и золочеными пуговицами. Он мог бы быть успешным финансистом или провинциальным губернатором. В действительности же он представлял в Англии американские колонии и жил в Лондоне, откуда ненадолго приехал в Париж.

Теперь на нем был коричневый сюртук без всяких оторочек и украшений, простейшая рубашка и меховая шапка с хвостом, спадавшим на спину. Мне было известно, что недавно его назначили посланником Америки во Франции.

— Мистер Франклин…

— Многоуважаемый маркиз!

Мы раскланялись, и тут он бросил взгляд за мою спину: шурша гравием по кругу перед замком, на котором разворачиваются кареты, к нам неспешно шла Тигрис.

— Так это правда! — воскликнул он. — Вы в самом деле держите у себя диких животных.

— Она родилась в клетке.

Франклин внимательно осмотрел замок, оглянулся на свой экипаж, затем положил руку на голову Тигрис и ласково потеребил ее ухо. Я был поражен.

— Как и мы все, — сказал он, — не так ли?

Сунув руку в грубо сработанный кожаный мешок — такой могли сшить дикие индейцы, — он достал оттуда нечто похожее на камень.

— Я подумал, вам понравится.

Мистер Франклин привез мне слоновий коренной зуб — размером с грейпфрут и тяжелый, как свинец. «Из Америки». Я удивленно посмотрел на него, и он улыбнулся, словно давно предвкушал этот момент. Слоновий зуб был найден неподалеку от его дома в Филадельфии. Следовательно, слоны обитали в тех краях до Великого потопа.

— Быть может, их убило что-то другое, — сказал я.

Он огляделся по сторонам, но его конюх был занят тем, что пялился на моих служанок, а остальные не могли оторвать глаз от молодой негритянки, вышедшей из второй кареты. Она была юна, пышногруда и одета по последней парижской моде.

— Что же это могло быть? — рассеянно спросил он, отвлекшись на собственную спутницу.

Я пожал плечами.

— Кто знает, что могло стать причиной вымирания слонов в Южной и Северной Америке… Быть может, когда-то все звери обитали повсюду. Быть может, Ноев ковчег не оправдал надежд Господа…

Франклин улыбнулся:

— Позвольте представить вам Селесту. Она знает множество креольских рецептов. Вам будет о чем поговорить.