Последний платеж

— Вот видите, — опять хмуро улыбнулся месье Жан, — даже вы, видавший виды человек, объездивший полмира, удивлены, ошеломлены моими конкретностями… Надеюсь, вы не будете оспаривать, месье Лессепс, что наши мечты конкретнее ваших или вашей, точнее, ибо ваша мечта сконцентрирована по существу лишь на одном: уничтожить перешеек между Африкой и Азией… И для осуществления этой мечты нужно в сущности только одно — деньги, достаточно много денег! Не так ли? А для осуществления наших мечтаний необходимо неизмеримо большее: нам в полудикой, забытой нашей стране нужна настоящая революция, а не трагикомедия недавней пугачевщины.

Проявляя тактичность, дабы не задержать, не отвлечь спором месье Жана от ожидавшей его шахматной партии с господином Дювеном, Эдмон сослался на то, что и его где-то ожидают.

Лессепс учтиво пожал всем руки и откланялся:

— Беседа с вами была мне в высшей степени интересна, месье Жан! Надеюсь, что небезынтересно было и вам поговорить с таким фантастом, как я, но очень просил бы не передавать этого никому… Акул все-таки я страшусь смертельно…

Когда он ушел, месье Жан несколько смущенно сказал:

— Не наговорил ли я ему неприятностей, граф?

Эдмон, улыбнувшись, ответил:

— Если вы не предназначали эти неприятности мне!

— Возможно, поначалу и было нечто вроде такого намерения, но вы вместе с этим человеком смягчили меня вашим утопизмом. Уничтожить какой-то перешеек для вас важнее, чем укрепить республику во Франции, установить республику в России…

— Но, неужели, месье Жан, вы способны зачеркнуть всю грандиозность нашей мечты?

Месье Жан снова нахмурился:

— Мечту нельзя отрывать от действительности. Какой действительности она предназначена служить, ваша мечта? Еще большему закабалению народов, попадающих в сферу ее влияния! Гигантскому обогащению арматоров-судовладельцев, которые будут действовать на трассе вашей мечты? Звериному соперничеству государств, желающих оседлать эту вашу мечту, как оседлывают кровную скаковую лошадь?

Эдмон, боясь новой ссоры с месье Жаном, уважение к которому у него все возрастало, ответил скромно, почти приниженно:

— Нам кажется, что названные вами народы: абиссинцы, персы, индусы, малайцы, если не тотчас же, то со временем будут благодарны нам за это приобщение их к цивилизации. Арматоры-судовладельцы смогут дать гораздо больше заработков и занятости нашему брату морякам. А что касается звериного соперничества государств, можно создать международный контрольный орган, который и будет согласовывать интересы…

Месье Жан неожиданно рассмеялся:

— Бедный мой, бедный простодушный граф! Вот тут-то и проявляется во всем блеске ваша наивность средиземноморского островитянина!

И вместе с терпеливо дожидавшимся поблизости месье Дювеном он отправился к давно приготовленному шахматному столику.

Глава X КРЕДИТОР И ДОЛЖНИК

В ночь с первого на второе декабря 1851 года правая рука принца-президента Луи Бонапарта — шеф полиции Мопа арестовал Кавеньяка и других генералов, поддерживающих республику, а утром — новый император Франции, назвавший себя Наполеоном Третьим, торжественно въехал на белом арабском коне в Париж по маршруту своего дяди: загородный дворец Сен-Клу — Триумфальная арка — Тюильри…

Его сопровождали только что возведенные им в звание маршалов генералы Сент-Арно, Маньян и Кастеллан, два полка латников конной гвардии и артиллерийская батарея для салютов, а возможно и для других неожиданный оказий, вроде возмущения народа…

Но возмущения народа не последовало. Народ смеялся над арестованными Кавеньяком и Шангарнье — главными персонажами июньского кровопролития 1848 года:

— Дошла очередь и до них…

Вожак республиканского протеста — Виктор Гюго, как и заявлял год назад, под угрозой свирепой расправы, эмигрировал в тот же день в Бельгию. Агенты Мопа, пришедшие арестовать его, нашли только гневную записку: «Подождите до моего возвращения».

Увы, ему удалось возвратиться только девятнадцать лет спустя…

Объявленный Наполеоном Третьим новый плебисцит гласил сверхдерзко: «Хотят ли его французы в императоры?»

Этот вопрос дал совершенно естественные для такой обстановки результаты: «за» проголосовало более семи миллионов человек, «против» всего лишь двести с чем-то тысяч.

Император Наполеон Третий принял графа Эдмона во дворце Тюильри, но не в деловом своем кабинете, а в одной из многочисленных ампирных гостиных. Строгость линий сочеталась в ней с обилием позолоты.

Все говорило о том, что новый хозяин дворца хотел создать для гостя ощущение интимности: на столике с двумя приставленными к нему креслами стояла бутылка доброго бордо, ваза, полная дорогих фруктов, коробка отличнейших сигар.

На той стене, которую должен был иметь перед глазами Эдмон, нарочито и усаженный так хозяином, висел большой, во весь рост портрет Наполеона Первого, опять напоминавший о роковой встрече на острове Эльба в глухую январскую ночь 1815 года.

Только тогда был не портрет, а сам устрашающий и влекущий «Он» — сонный, злой, ворчливый поначалу — покойный император.