Последний побег

Чернышов сделал шаг в сторону, пропуская собачника и человека при лошади.

— Встают дома, встают вокзалы и заводские корпуса, но без меня, но без меня здесь ничего бы не стояло! — пропел ефрейтор, с похабной улыбкой глядя на лейтенанта.

— Шагайте, шагайте, — ухмыльнулся командир, до которого, похоже, что-то дошло — и тотчас вышло. Никогда он не станет майором — так сказал про него Уланов, относившийся к лейтенанту терпеливо — как ко временному бытовому неудобству. Как к холодному сортиру.

— Джумаев, почему крючок расстегнут? — заорал офицер.

Эта неделя была самой безбрежной и черной в череде караулов: ночная охрана на производственной зоне и в автогараже. Но попасть «на гараж» — это удача! Маленькая, на четыре часа жизни. Поскольку осужденные часто работали здесь не до утра, как на производственной зоне, а часов до двух-трех. А без охраны они уйти не могли, и караул, сдав бригаду на жилую зону, шел в казарму, спал до восьми, присоединялся к пришедшим с производственной — и получалось часов по восемь чистого сна на каждого. А лучшим постом на гараже был второй, что рядом с КПП и караулкой, на котором с вохровских времен осталась железная печка с трубой — единственная в поселке, находящаяся на высоте три метра. Да, да, да! Гараев сам удивился, когда узнал, что эта ночь пройдет у него на втором посту гаража. С чего бы это — после посудомойки?

Вот Уланов служил весело, хотя и без охоты. Поэтому, пользуясь служебным положением, бывало, брал и назначал себя начальником караула на гараж. Гараев уже ходил с ним, вернее, бегал. Тогда из ворот жилой зоны вывели всего пятерых осужденных, одетых в полосатые ватники и брюки. И зэкам стало смешно, ведь в карауле на одного человека было больше. А когда вышли на дорогу, Уланов приказал бежать. Гараев, бывший впереди, старался делать это так, чтоб соблюсти дистанцию, но, повернув голову, увидел за своим плечом страшное лицо смеющегося зэка.

— Что, землячок, согреемся? — прокричал тот.

Оторваться от него Григорий не смог. Так и бежали они до самых ворот гаража, грубо попирая Устав караульной службы, со смехом и криками. Но сержанту Уланову и этого показалось мало.

— В такой мороз я не позволю своим солдатам торчать на вышках! — нагло заявил командир. — Службу будем нести около печки, в зоне. Это будет справедливее…

Тогда Гараеву стало боязно за караул и его начальника, ведь в любой момент мог прийти проверяющий офицер. Правда, Уланов решил оставить одного человека во дворе. Ходили по очереди, стояли по часу. Гараев сам проверил мастерские и боксы в корпусе, где есть выходы. И когда вернулся, увидел, что все сидят за одним большим столом, а автоматы висят на стене. Осужденные заваривали чифир и тасовали колоду карт. Играли до двух часов ночи — солдаты и осужденные, сидя за одним забором, за одной проволокой, в самом центре Сибири, в феврале 1974 года.

…Вдруг Гараев увидел, что от контрольно-пропускного пункта по трапу идет Уланов. В шубе нараспашку.

— Да пошел ты!… — кратко ответил начальник караула на уставной окрик часового.

Уланов качался, он медленно поднялся на вышку — он был пьян, господи. И когда успел так набраться?

Сержант сел на чурку и, расставив ноги, наклонился лицом к раскаленной печурке, прикуривая потухшую папироску. А Гараев заметил, что смотрит на это медное от огня, это узкоглазое лицо без привычной озлобленности. И снова удивился себе. «Мы могли быть друзьями, если бы нас познакомила не армия, — подумал Григорий, — если бы не три желтые полоски на его погонах… Господи, как все примитивно и противно все…»

— Ты лейтенанта Чемоданова знаешь? — спросил сержант, навалившись спиной на дощатую стенку вышки.

Гараев правильно понял, что Уланов начал разговор «от фонаря», ведь больше было не от чего.

— Который похож на свою фамилию? — ответил он. Речь шла об офицере из соседней роты.

— Да и дурак, кстати, большой, хоть и мастер спорта по гимнастике. Ребята рассказывали, вчера пришел в караулку на жилую — пьяный, как я сегодня, и давай своим воинам комментарии к уставу читать. А потом взял и собачнику по уху залепил — в качестве аргумента… Что было! Собачник на Чемодана овчарку спустил — та начала его вокруг караулки гонять, пока на второй этаж не загнала… Народ подыхал от хохота!

— А собачник который? — спросил, улыбаясь, Григорий.

— Да голубоглазый, невысокий, твоего, кажется, призыва…

Понятно — это Вельяминов. Непонятно было то, что сержант разговаривал с ним как с равным, не пугая солдата страшными словами из устава. Не обещая сгноить.

— И собака бросилась на офицера? — снова спросил он.

— Собака есть собака, — ответил, выпустив папиросный дым, Уланов, — она слушается хозяина… а не командира взвода. И защищает его… К тому же офицер нажрался до сблева. Пить уметь надо… Помнишь, как в двенадцатой роте летом залетели?