Последний поединок

— Очень приятный встреч! — крикнул он издали, споткнувшись на ровной аллейке. — Я снова хотел прийти на завод, прощаться.

Он крепко потряс каждому из них руку, отряхнул китель, перепачканный пеплом сигареты, тяжело опустился на скамью. От него пахло вином и какими-то терпкими духами.

— Почему прощаться? — спросил Русевич. — Вы собираетесь уезжать?

Иштван вздохнул и опустил голову.

— Да, поскорее. Здесь тяжело. Почему — не знаю. Наверное, потому, что так Киев очень красивый. Вы бывал в музей? Представьте — прекрасная картина. Это — сам Рафаэль… Вдруг, представьте, по этой картина кто-то раз — топором! Зачем говорить… Лавра… Они взорвать собор, такой собор! Я имею возможность уехать.

— Мы только что говорили о вас, — сказал Климко. — Вы хорошо знаете русский.

Иштван встряхнулся и закивал головой:

— О, да! Предлагали стать переводчиком при штаб. Высокий карьера! Но я — спортсмен. Я учился говорить по-русски, когда был совсем маленький. Мой отец бывал в России, в плену. Это во время Австро-Венгерская империя, такой усатый, сердитый старичок Франц-Иосиф — император… Он послал моего отца воевать. Когда кончился плен, отец привез из Россия хороший, душевный песня. Он больше ничего не привез. Он полюбил Россия.

— Мы хотели видеть вас, капитан, чтобы рассказать о своем большом горе, — сказал Русевич. — Были у нас два маленьких друга. Это друзья всей команды, ну как бы приемные сыновья…

Смуглое лицо Иштвана стало серьезным и строгим, он сразу протрезвел.

Николай подробно рассказал о маленьких «завхозах» команды, о горе их матерей.

— Мы пришли к вам в трудную минуту, капитан. Где нам искать их? Дайте совет.

Иштван долго молчал, глядя на пустынную улицу и хмуря брови. Вдруг он закашлялся и вытер платком лицо:

— Вы называете это «трудная минута»? Вы, русские, умеет видеть чужое горе. Почему вы не подумайт о себе?

Резко поднявшись со скамьи, он спросил уже суховато:

— Где я могу видеть вас? Да, сегодня. Пусть это будет поздно вечером.

Климко дал ему свой адрес. Иштван повторил его, а потом записал в блокнот.

— Хорошо. Идете домой. У футболист, вы знаете сами, много знакомые. В Будапеште меня знает каждый дворник и каждый генерал… Здесь тоже. Ждите.

Возвращаясь на квартиру Григория, они зашли к Вере Кондратьевне домой. Мальчуган дома не появлялся. Дважды сюда приходила мать маленького Котьки — о нем тоже не было никаких вестей.

Забравшись к Григорию на антресоли, Алеша и Русевич попробовали было сыграть партию в шахматы, но игра не клеилась. Старые ходики на стене как-то особенно четко отсчитывали секунды. В квартире было так грустно и тихо, как бывает всегда, когда кого-нибудь безнадежно ждут. Вот ходики пробили девять часов. Потом, шумно вздохнув, ударили десять.

Иштван явился после одиннадцати, когда его уже не ждали, попросил воды, выпил не отрываясь большую кружку и устало сел на диван. В этот вечер ему пришлось основательно побегать, пока он не выяснил кое-что. Мальчики скоро будут дома. Их действительно задержали, так как стало известно, что один из них пробрался на крышу раздевалки и, возможно, подслушивал, о чем говорилось на совещании команды «Люфтваффе». Ничего толкового, впрочем, от сорванцов добиться не удалось, хотя их порядочно секли, особенно старшего.

— Мальчики скоро возвращаться, — заверил он. — Теперь, я думай, нужно заботиться о взрослые.

— Когда же они возвратятся? — допытывался Климко.

Иштван досадливо нахмурил брови:

— Два дня, три дня… Вам нужно думай о себе.

Он привстал с дивана, глянул на двери, на окна.

— Нас никто не подслушивает, — сказал Николай. — Все спят.

Иштван решительно тряхнул головой, вытянул руки, сжал кулаки:

— Русский говорят: двум смертям не бывай. Правильно! Однако печально… Вы говорят и так: береженого бог сторожит. Очень умно! Помните, я однажды говорить вам, что готов отправиться с такой команда, как ваша, ехать очень далеко. Эти слова сами явились, потом я много думать об эти свои слова. У меня в авиация есть большие друзья. Я могу отвезти вас в Будапешт! После Париж это лучший город в мире!

Русевич и Климко переглянулись: почему этот славный малый вдруг вздумал шутить? Но Иштван не улыбался.

— Я один из организатор венгерский футбол. Я веду переговор на самой деловой нога! У нас, в Венгрия, хороший футболист больше знаменитый, чем средний премьер-министр. Вас примут в наш лучший команд. Я доставляю вас в Будапешт, одеваю в элегантный костюм, плачу вам деньга. Американцы говорят «бизнес». Мы называем по-русски — «дело». Будем делать дело, иначе… Вы понимайт? Я не хочу это слово произносить.

— Сначала я подумал, господин Иштван, что вы шутите, — заметил Алексей.

Иштван разжал кулаки и протянул Русевичу руку:

— Решено?

— Я видел Париж, — сказал Русевич. — Допускаю, что Будапешт не менее красив. Но Киев — это Киев! Его не заменишь ни Парижем, ни Будапештом. — Николай приложил руку к груди. — Он здесь, понимаете, Иштван? А здесь ничего не заменишь…

Иштван не мог скрыть разочарования, вздохнул и развел руками:

— Правильно. Да. Все понятно.