Последний поход

— Думаешь подстрелить гринду из лука, а, амазонка? — усмехнулся он в усы, убирая со лба девятнадцатилетней девчонки светлую прядку волос. Блочный трехкилограммовый лук для охоты, подаренный Милен на десятилетие, был предметом особенной гордости девушки. Она долго приноравливалась и пристреливалась, прежде чем начать без промаха бить свою первую дичь, но со временем стала обращаться со смертоносной игрушкой не хуже любого мальчишки. — Хоть он и мощный, но, боюсь, делу это мало поможет. И никаких стрел не хватит. Видела, какая у этих дельфинов шкура?

С палец толщиной, а под ней еще жировая прослойка, вот такая. Тут и гарпун-то не всегда берет.

— Вот именно, знаю. Но если взять наконечники с…

— Слушай, что говорит отец, — вышедшая на крыльцо мать подала мужу крынку с козьим молоком. — Таков закон. Представляешь, что будет, если дочь старейшины первая его нарушит? Он и так на многие твои выходки закрывает глаза, верно, Турнотур?

- Угу.

Последний аргумент возымел должное действие, и девушка уступила, нахмурившись и надув хорошенькие губки, которые по праздникам подкрашивала соком подсушенной чернорябины.

— Ты вместе с остальными будешь ждать на берегу и помогать разделывать мясо, — напившись и утерев усы, смилостивился отец, поцеловал в лоб жену. — Я пошел.

— Осторожней, — она протянула сверток. — Здесь сыр, хлеб и немного зелени.

— В который раз, — капитулировав, буркнула Милен, недовольно скрестив на груди руки.

— Доброе утро, мастер Турнотур! — помахал рукой подходящий к дому рослый белокурый парень с едва обозначившейся бородкой, несущий на плече здоровенный зазубренный гарпун, с мотком веревки, обмотанным вокруг талии.

— И тебе доброе, Олаф! Готов как следует поохотиться? — поинтересовался старейшина, гладя по морде пони, которого подвел грум. Исландский верховой, сотни лет выращиваемый на Фарерах, после Катастрофы стал заметно выше прежних максимальных полутора метров и прибавил в весе, позволив ездить на себе взрослому мужчине.

— Еще бы! Да я хоть сотню китов уложу голыми руками, — без тени бахвальства бодро откликнулся паренек. — Здравствуйте, госпожа Ламбар.

— Здравствуй, Олаф, — женщина указала на его кожаную рубаху, поверх которой была надета куртка из овечьей шерсти. — Не легко оделся?

— Не продует. О, привет, Милен! Я уже аквафермы проверить успел, а вы все почивать изволите, Ваше Высочество. Отлично выглядишь.

Вспомнив про свой внешний вид, Милен покраснела и, спрятавшись за мать, по-детски показала насмешнику язык. Олаф с веселым смехом пошел вслед за пони, на которого успел залезть Турнотур.

— Разговор про лес еще не закончен, — он погрозил дочери пальцем.

— И чего этот болван вечно меня подкалывает! — огрызнулась Милен, плотно прикрывая дверь — с неба начинало накрапывать. — Наглый, самоуверенный… чурбан!

— Я в твоем возрасте была о мальчишках такого же мнения. Пока не встретила твоего отца. Да и война много чего изменила, — хлопоча по дому, увещевала мать. — Разве не видишь, что ты ему нравишься. К тому же тебе уже скоро замуж, а Олаф Ульгерссон хороший дровосек и рыбак, да и из приличной семьи. И веселый, что сейчас большая редкость. Мне он нравится.

— И слышать ничего не хочу, — тоном, не терпящим возражений, отрезала дочь.

— Ладно-ладно, — дипломатично закрыла тему мать. — Переодевайся и завтракать. Лепешки остынут, а скоро на берег идти, сегодня большая охота.

Милен наморщила нос, бросив взгляд на трудившуюся в углублении паровую печь, где на чугунной сковороде доходила скворчащая пресная лепешка из водянистого ячменя, приправленная щепоткой последней в этом сезоне зелени, и подавила рвущийся из груди вздох. Уютный женский быт, который ожидал и ее саму. Дом, сильный муж, дети… Ну не хотелось же. А может, это пока играл свое возраст. Может, еще пообвыкнется со временем, кто знает. Жаркий запах готовой еды приятно защекотал ноздри. Но вот воля отца… Опять ее не взяли с собой. А чем она хуже других? Милен сглотнула подступившую к нёбу слюну. Несправедливо!

Девушка поднялась в свою комнату и, встав перед небольшим зеркалом, неспешно расчесала длинные красивые волосы, которые обычно собирала в косу, гребешком из высушенных игл морского ежа. Выгнувшись, стянула через голову ночную сорочку; бросив ее под ноги, придирчиво оглядела свое голое тело в отражении и стала неспешно одеваться, натягивая на себя привычную мешковатую одежду. Ничего, когда-нибудь придет и ее время. У нее еще будет возможность показать себя.

Когда все мужчины и подростки, вошедшие в возраст, годный для охоты на гринд, собрались на берегу, по жесту Турнотура двое дюжих парней из его свиты подняли вождя на широкой крышке развалившейся бочки.

Возбужденная толпа перестала гомонить и приготовилась слушать мастера.