Последний поход

- Обратно хочу, Витя, обратно! Разве здесь люди? Сволочи одни! Гады! Все тобой лишь попользоваться норовят. И все по-подлому, с хитростью. А я эти ухватки наперед знаю: переспи со мной - и все будет. А что будет? Что? Встречи тайные и украдкой вот в этой общаге. Подруги смеются: "Там столько мужиков было, а замуж так и не вышла!" Господи, да кого любила, тот меня не любил. А с другими не хотела я на всю жизнь. Не хотела, хоть на кусочки режь. Ничего бы из этого хорошего не получилось. Зачем мне все это так, на время? Но как объяснить? Никто тебя не понимает, никто!

Лена вновь начинала плакать.

А парень, закинув руки за голову, чувствуя, как грудь становится мокрой, курил и думал, что ему впервые за последние месяцы так спокойно и хорошо.

"Наверное, потому, что она тоже оттуда, и мы прекрасно понимаем друг друга, - размышлял он. - У нас есть нечто общее и большое, о чем мы можем говорить, а это самое главное, потому что человек не в состоянии молчать все время. От закрытости сердце становится тяжелым и твердым, как камень. И размягчить его потом уже очень непросто. Если это возможно".

Виктор ласково гладил мягкие покатые плечи. Женщина прижималась плотнее, касалась губами его шеи и плакала все сильнее. А Егоров с ужасом думал, что теперь, выходит, для него остались только эти женщины, у которых за плечами столько горя, страдания и отчаяния, потому что с другими, которые жили и живут без особых проблем, он совершенно не знал, о чем разговаривать, и даже не представлял, как к ним можно вот так, запросто, подойти.

"Как же тогда я найду ее, - думал Егоров, и ему становилось страшно. Неужели эти два года отняли у меня все последующие? Неужели теперь нет никакой надежды на будущее?"

Виктор именно тогда вспомнил, как однажды в курилке к нему подошел солдат.

Поначалу пулеметчик крутил вокруг да около, а потом, не выдержав, уткнул глаза в землю и быстро заговорил, точно очереди сажал по духовским дувалам:

- Получил письмо от матушки, товарищ лейтенант, а там еще листок вложен. Я разворачиваю и чуть ли не с копыт. Вот, посмотрите, видите: "Здравствуй, дорогой Сергей! Пишет тебе твоя будущая жена". Нет, вы посмотрите, видите, товарищ лейтенант? Нет, видите? Я так и обалдел. Раза три перечитал. Но, честно сказать, так ничего и не прошарил. А потом матушку стал читать. Она, значит, говорит, что девчонка эта с ее работы. Хорошая она очень, может, и не такая красивая, но мама любит ее как родную, а она все про меня спрашивает. Теперь, вот, письмо прислала. Говорит, что фото может отправить, если захочу. Как думаете, товарищ лейтенант, сказать, чтобы высылала? А что мне ей написать? И как? Я, если же не по-матерному, так очень коротко пишу. Так написать? А, товарищ лейтенант?"

Егоров еще никогда не видел своего отчаянного и злого в боях пулеметчика настолько взволнованным, радостным и бесконечно смущенным.

- Конечно, написать! Хрен ли думать, бивень ты моржовый? Прямо сейчас и садись.

- Как вы считаете... - солдат покраснел, и капельки пота вспыхнули на его висках, - как вы думаете, получится что-нибудь?

- Ну ты и огрызок, Серый, - укоризненно сказал взводный. - Если матушка говорит, значит, так оно и есть на самом деле. Ведь матери никогда детям плохого не желают. Видишь, пока ты здесь тащишься, она тебе жену нашла. Радуйся, придурок, это тебе не духов в Пандшере мочить. А девушке зачем тебе врать? Эх ты, чамара, иди и пиши. Приказываю!

По лицу "огрызка" внезапно разлилась почти дурашливая улыбка, и он помчался к модулю, крича по дороге какому-то молодому: "Душара, бумагу, конверт, ручку в ленинскую комнату. Быро, сыняра, время пошло!"

Егоров усмехнулся, а потом надолго задумался: насколько любящей, мудрой и заботливой оказалась Серегина мама. Ведь сейчас она в одиночку сотворила то, что не в состоянии были сделать ни страна, ни армия, ни даже они, командиры.

Незнакомая женщина подарила своему сыну надежду на счастливое и мирное завтра, надежду на то, что и у него все будет хорошо.

Ведь солдату так важно, чтобы его ждали не только родители!

Егоров и сам не помнит, сколько он сидел, стоял, ходил по набережной. Время и окружающий мир потеряли для него реальность: порой, словно наяву, он оказывался там, где служил год, полтора, два назад; разговаривал с людьми, которых знал раньше и которых уже не было в живых.

Виктор курил и смотрел на море. По нему множеством беспорядочных горбиков бежали волны, которые, то и дело исчезая, потом внезапно возникали с белыми прядями пены на своих макушках. Светлые клочки на сереющем фоне напоминали Егорову седины друзей: Валерки, Андрея, Витальки, Файзи.

От воды порывами шел солоноватый воздух, пахнущий йодом.

- В том-то и штука, что море как раз и не имеет запаха, - рассказывал однажды Виктору знакомый моряк. - Вдалеке от земли его совсем нет, потому что это результат гниения водорослей, которые выбрасывает на берег. А в книгах почему-то все время твердят об этой гнили, как о каком-то аромате мужества. Может, оттого, что все эти лирики и романтики просто-напросто идиоты? - закончил моряк, презрительно сплюнув.