Последний полицейский

— Ну, — медленно начинает Элисон, когда я открываю перед ней дверь, — с твоих слов могу сказать, что ты, похоже, пришел к верным выводам. Девяносто пять процентов за то, что парень — просто очередной самоубийца.

Я нехотя киваю.

В перестроенном киоске потемки — светит пара лампочек без абажуров и еще одна рождественская гирлянда. Здесь стоит старомодный кассовый аппарат и кофейная машина, низкая и блестящая, навалившаяся на черный прилавок, словно танк.

— Привет вам, смертные! — провозглашает хозяин, мальчишка-азиат лет девятнадцати с куцей бороденкой, в шляпе и роговых очках. Он бодро приветствует Элисон: — Всегда вам рад!

— Спасибо, Доктор Кофе, — отвечает она. — Кто ведет счет?

— Сейчас посмотрим.

Я прослеживаю взгляд Элисон. На дальнем краю прилавка выстроились семь бумажных стаканчиков с нацарапанными на боках названиями континентов. Парень наклоняет один-другой, гремит ими, прикидывает на глаз, сколько в каждом кофейных зерен.

— Антарктида вне конкуренции.

— Принимаешь желаемое за действительное, — сомневается Элисон.

— Не шути, сестренка.

— Нам два обычных.

— Слушаю и повинуюсь, — отзывается парень и быстро достает две крошечные кофейные чашечки, погружает в молочник из нержавейки стержень взбивалки, разливает вспененное молоко.

— Лучший в мире кофе, — уверяет Элисон.

— А как насчет оставшихся пяти процентов? — спрашиваю я под шипение кофейной машины.

— Так и знала, что спросишь, — тонко улыбается Элисон.

— Просто интересно.

— Генри, — начинает она, когда паренек выставляет перед нами две чашечки кофе, — позволь тебе кое-что сказать. Ты можешь целую вечность заниматься этим делом, открыть все тайны, проследить жизненный путь потерпевшего до самого рождения или до рождения его отца и деда. Но мир все равно погибнет.

— Да. Да, понимаю. — Мы уже устроились в уголке эрзац-кофейни, примостились за старым пластмассовым столиком, который выдвинул для нас Доктор Кофе. — И все-таки, откуда пятипроцентная неуверенность в твоем анализе?

Элисон вздыхает и снова выдает ту саркастическую гримаску с чуть заметным закатыванием глаз.

— Пять процентов вот откуда: чего ради этот Туссен набросился на тебя с пепельницей и пустился бежать? При трех вооруженных полицейских в комнате? Это жест отчаяния, рывок.

— Макгалли пригрозил ему смертью.

— В шутку.

— Он не знал и перепугался.

— Конечно-конечно, — она задумчиво покачивает головой. — Но ты в этот самый момент обещал ему арест по пустяковой статье.

— На две недели. За модификацию двигателя. Символически.

— Да, — соглашается она. — Но даже по символическому поводу вы бы обыскали дом, верно?

Элисон замолкает, чтобы отхлебнуть кофе. Я пока к своему не прикасаюсь. Смотрю на нее, думая: «Ох, Пэлас! Ох, Пэлас, это надо же!» В кафе заходит новая посетительница — студентка, судя по возрасту. «Привет тебе, смертная!» — встречает ее Доктор Кофе, раскочегаривает свою машину, а девушка бросает кофейное зернышко в стаканчик с надписью «Европа».

— Так что пять процентов есть, — возражает Элисон, — но ты же знаешь, что говорят насчет шансов.

— Да. — Я пробую кофе — и вправду великолепный. — Да-да-да…

* * *

Я завелся, сам чувствую. Кофе, утро. Пять процентов. Девяносто третья северная, пятьдесят пять миль в час, восемь утра. На трассе моя машина единственная.

Где-то между Лоуэллом и Лоуренсом телефон набирает три палки, и я звоню Нико. Бужу ее дурным известием: Дерек вляпался в какую-то ерунду и его не отпустят. Я смягчаю подробности. Я не произношу слова «террорист». Я не упоминаю о тайной организации, не рассказываю о Луне. Просто передаю слова Элисон про нынешнюю военную юстицию: Дерек помечен ярлыком, означающим, что никуда его не отпустят.

Я говорю сочувственно, но без обиняков. Вот так обстоят дела, сделать больше ничего нельзя. Я готовлюсь к слезам или яростным упрекам с обвинениями.

Но она молчит, и я смотрю на экран, проверяя, не пропала ли сеть.

— Нико?

— Да, я здесь.

— Ты… ты поняла?

Я качу на север, точно на север, через границу штата. Добро пожаловать в Нью-Гэмпшир. Живи свободным или умри.[3]

— Да, — отзывается Нико, затянувшись в паузе сигаретой. — Поняла.

— Дерек, по всей вероятности, проведет оставшееся время в той камере.

— Ладно, Генри, — говорит она, словно раздосадованная моей назойливостью, — усвоила. Как повидались с Элисон?

— Что?

— Как она выглядит?

— А-а, хорошо, — говорю я. — Отлично выглядит.

И тут разговор плавно переходит в другую тональность, и она рассказывает, как ей всегда нравилась Элисон. Мы вспоминаем прежние времена, когда вместе росли, и первые дни в доме деда, и поздние посиделки в подвале. Я не замечаю пейзажа за окном. Мы болтаем, как раньше, как двое детей, брат и сестра, в реальном мире.

К окончанию разговора я почти дома, я проезжаю южную окраину Конкорда, а мобильник по-прежнему держит сигнал, поэтому я решаюсь сделать еще один звонок.

— Мистер Дотсет?

— Привет, малыш. Я уже знаю о детективе Андреасе. Господи…

— Я понимаю. Понимаю. Послушайте, я хочу еще раз туда заглянуть.

— Куда заглянуть?

— В дом на Боу-Бог-роуд. Где мы вчера пытались арестовать подозреваемого по делу о самоповешении.