Последний полицейский

– Конечно-конечно, – подтверждаю я. Мне нравится ход ее рассуждений.

– И вот я стою там, а копы уже выехали, – продолжает Макконнелл. – Я прикидываю, что есть десятипроцентная вероятность попасться.

– Когда копы уже в пути? Двадцать пять процентов.

– Один из них – Майкельсон. Восемнадцать процентов.

– Четырнадцать.

Она смеется. Я тоже смеюсь, но при этом вспоминаю отца, и Шекспира, и Туссена. В контексте новых времен концепцию мотивов приходится пересмотреть.

– Зато, если попадешься, это не просто обвинение и суд, а стопроцентная вероятность умереть в тюрьме.

– Ну я молод, – она еще не вышла из роли. – И самоуверен. Я решаю рискнуть.

– Хорошо, заинтриговали, – киваю я, подливая в кофе молока. – Кто же взял телефон?

– Тот паренек. Тот, что стоял за стойкой.

Я сразу вспоминаю, о ком она говорит. Мальчишка с сальными лохмами, скрывающими рябое от угрей лицо. Взгляд, мечущийся между ненавистным боссом и ненавистными копами. Усмешка, которая так и кричит: «Я вас обыграл, гады!»

– Вот сукин сын, – я качаю головой. – Настоящий.

Макконнелл сияет. Она служит с февраля прошлого года, это сколько же получается? Четыре месяца настоящей службы до дня, когда кто-то врезал обухом топора по лицу всего мира.

– Я радировала в диспетчерскую, что покидаю сектор – знаете, никому теперь и дела нет, – и поехала прямо в «Макдоналдс». Мальчишка, как увидел мое лицо, бросился бежать. Перепрыгнул через стойку – и к двери, через стоянку, по снегу. А я такая: только не сегодня, приятель! Только не сегодня.

– Только не сегодня, – смеюсь я.

– Ну вот. Я достала личное оружие и пустилась в погоню.

– Не может быть!

– А вот!

Потрясающе. Макконнелл ростом немногим выше пяти футов, ей двадцать восемь, и она одна растит двоих детей. Она уже на ногах, жестикулирует, расхаживая по кухне:

– Он мчится к игровой площадке, несется, как вездеход, по льду и лужам, а я ору: «Полиция! Стоять, ублюдок!»

– Не кричали вы «Стоять, ублюдок!»

– Кричала. Понимаете, Пэлас, мне ведь больше не представится случая гнаться за преступником с воплем «Стоять, ублюдок!»

Макконнелл надела на парня наручники и тут же насела на него, прямо на заснеженной детской площадке на Вест-стрит. Парень раскололся. Он толкнул мобильник дамочке с голубыми волосами по имени Беверли Маркель, у нее магазин старья в бывшем ломбарде рядом с окружным судом. Маркель – золотой мешок, у нее казна полна золотыми монетами и слитками, но она еще прирабатывает скупкой краденого. Макконнелл пошла по следу. Беверли уже перепродала телефон жирному психу по имени Конрад, собирающему литиевые батареи для связи с пришельцами, которые мчатся из туманности Андромеды с флотом спасательных кораблей для человечества. Макконнелл нанесла визит Конраду и сумела внушить ему, что явилась не из другой галактики, а из полиции, после чего он понуро вернул чудом уцелевший телефон.

Я вознаграждаю драматический финал протяжным одобрительным свистом и аплодисментами. А Макконнелл выкладывает на стол между нами тонкий черный смартфон, гладкий и блестящий. Телефон той же модели, что у меня, и на мгновение я теряюсь, решив, что он и есть мой. Что Питер Зелл как-то завладел мобильным телефоном детектива Генри Пэласа.

– Ну, констебль Макконнелл! – Я сгребаю со стола телефон, ощущаю в ладони его прохладную тяжесть. – Работа настоящего полицейского!

Она опускает взгляд на свои ладони, поднимает на меня, и деловой разговор окончен. Просто два человека сидят в легкой утренней тишине у окна маленькой белой кухни, а за окном пробивается сквозь низкую мглу солнце. У меня из окна очень приличный вид, особенно для первого взгляда с утра: несколько зимних сосен, поля за ними, олений след на снегу.

– Вы когда-нибудь станете прекрасным детективом, констебль Макконнелл.

– Я знаю, – она сверкает улыбкой и допивает кофе. – Обязательно стану.

* * *

На осветившемся экране телефона меня встречает знакомая фотография Кайла Литтлджона, племянника Питера Зелла. Мальчик, растопырив локти, надвигает на лицо гигантскую хоккейную маску.

«Малыш, должно быть, в восторге», – думаю я и закрываю глаза при этой мысли, быстро смаргиваю ее. Занимайся делом. Не отвлекайся.

Первое, что я отмечаю: за три месяца истории «недавних звонков» на номер, помеченный как «София Литтлджон», сделано всего два. Один – в прошлое воскресенье, 9:45. Продолжительность разговора двенадцать секунд, в самый раз, чтобы выслушать ответ голосовой почты. Или чтобы она услышала, узнала голос и дала отбой. Второй, полуминутный, разговор состоялся в день его смерти, в понедельник, в 11:30 утра.

Я достаю тетрадку, записываю факты и соображения. Тихо шуршит по бумаге карандаш, за спиной булькает новая порция кофе.

Второй факт: за те же три месяца состоялось семь разговоров с абонентом, помеченным как «Дж Т Т». Обычно по вечерам понедельника, возможно, договаривались сходить вместе на «Далекий белый блеск». Последний входящий звонок случился в прошлый понедельник, в 1:15 и длился минуту сорок секунд.

Любопытно, любопытно. Очень любопытно. Еще раз спасибо, констебль Макконнелл.