Последний полустанок

Набатников и Дерябин считали, что сегодня ночью на ракетодром Ионосферного института прилетят главный конструктор "Униона" Поярков, лаборантка Мингалева, инженер-механик, врач и, наконец, Медоваров. Он счел необходимым после спуска "Униона" проверить печати и пломбы НИИАП. Но разве мог товарищ Медоваров, знающий цену государственной копейке, из-за пяти человек гонять взад и вперед двухмоторный самолет? Ведь это не просто самолет, а научная лаборатория, она должна использоваться по назначению, а не для транспорта. Горючее, смазочное, амортизация. Такой полет дороговато обойдется.

А что, если воспользоваться самолетом не как средством транспорта, а для научных исследований по пути на Кавказ - так сказать, соединить полезное с приятным? Здорово придумано - комар носа не подточит!

И вот в аэрологическую лабораторию с удобными мягкими креслами, как в самолетах Аэрофлота, погрузили ящики с приборами, клетку с гусями, трех поросят в специальных станках, горшочки с сеянцами и всякие другие объекты для экспериментов.

Самые лучшие места возле кабины пилотов заняли начальник и Римма. Пришлось взять бедную девочку. Во-первых, она никогда не бывала на Кавказе, а во-вторых, и для нее там дело найдется. Пусть помогает Мингалевой, которую вызвал Дерябин устанавливать дополнительные приборы для будущих испытаний.

Товарищ Медоваров гордился своим демократизмом. Вот и сейчас он сел не с ведущим конструктором, не с каким-нибудь заслуженным инженером или аспирантом. Нет, он посадил с собою ученицу, маленького человека, производственницу. Нельзя отрываться от масс, надо с ними постоянно общаться. Ну, а чтобы ничего дурного не подумали, он во всеуслышание болтал с Риммой о разных пустяках, снисходительно похохатывал рокочущим баском и говорил как с трибуны:

- Растить, растить надо молодые кадры! Для вас мы создали все условия. Нельзя успокаиваться на достигнутом. Сегодня вы ученица, а приложите соответствующие усилия-до кандидата дойдете. - Он поправил на голове свою академическую шапочку. - Подпишем тогда приказ о зачислении на должность младшего научного сотрудника. - И уже доверительно сказал вполголоса: - От женихов, золотко, отбоя не будет.

Римма не успела сесть в самолет, как уже занялась едой.

- Женихив, як кажуть, багато, - усмехнулась она, с аппетитом разгрызая куриную кость. - Подходящих нема.

Толь Толич обернулся назад, где в самом конце самолета одиноко скучал Поярков.

- Какой случай упускаете! Я бы на вашем месте, золотко, призадумался.

- Зараз! - Римма оторвала куриную голову и жадно начала сдирать жирную кожу. - Терпеть не могу смурных.

Толь Толич захохотал и сразу же прикрыл рот ладонью, будто подавился.

- Кто же вам тогда нравится?

Облизав пухлые яркие губы, Римма деланно рассмеялась.

- Ну, як скажу, що вы?

Толь Толич даже крякнул от смущения. Помолчав, он вытер платком вспотевшую шею.

- Издеваетесь, золотко. Вот бы моя мадам услышала!..

- Хай себе слухае. Вредюга. - И потянувшись за другим свертком, Римма предложила: - Кушайте, будь ласка, пончики. Дуже смачные. - Спасибо, не хочется.

- Это вы с перепугу, или, как у них говорят, "з переляку". Злякались, що скажуть вашей мадам, що я вас пончиками угощала?

Медоваров чувствовал себя не в своей тарелке. Вот до чего доводит демократизм. Девчонка, ученица, и вдруг начинает говорить с ним, как с равным. Жену оскорбила, самого упрекнула в трусости. Слишком много на себя берет, как бы не пришлось раскаиваться.

Дул сильный ветер с моря. Самолет часто вздрагивал и проваливался. У Риммы пропал аппетит, удивленно и грустно смотрела она на недоеденный пончик.

При каждом порыве ветра поросята взвизгивали. Торопливые сборы привели к тому, что животные оказались не привязанными в станках. Уши их, растянутые и зажатые в специальных приборах (для определения кислорода в крови с помощью фотоэлементов), испытывали страшную боль, когда самолет покачивался или проваливался, - все равно что поросят дергали за уши. Гуси тоже были недовольны, они стукались головами о жесткую проволочную сетку и выражали свой гнев свирепым гоготаньем.

Все это раздражало Толь Толича, он уже несколько раз порывался сделать замечание своим подопечным. Но будущие кандидаты были столь заняты научной работой, что у начальника даже язык не поворачивался нарушить их "творческий, самоотверженный труд".

У окна, опутанный резиновыми трубками и проводами, с какими-то широкими браслетами на руках, с пластинками-электродами на ногах, закатав до колен брюки, сидел молодой аспирант. Перед его глазами на портативном аппарате в чемоданчике прыгали стрелки, мигали лампочки, ползла лента самопишущего регистратора. Но аспирант, почти мальчик, в больших круглых очках, что придавало его лицу еще более испуганный вид, не смотрел на приборы. По лбу его катился холодный пот, руки посинели от напряжения. Он так судорожно вцепился в подлокотники кресла, что казалось, никакой силой не оторвешь его от сиденья.