Последний порог

— Нет-нет, ты ошибся, — возразил Эккер, — я не гомосексуалист. — Он задумчиво поднял взгляд к потолку: — Я рано научился сдерживать свои желания. Разум помогает человеку преодолеть много трудностей. Мне этого, как видишь, не удалось. Я долго не мог привыкнуть. Теперь я спокойно отношусь к своей внешности. — Эккер поднялся с места, окинул самого себя взглядом: — Тридцать пятый размер обуви, почти детские ручки, маленькое туловище, несоразмерно большая голова, невыразительное, круглое как луна лицо... Однако по этой странной внешности нельзя судить, кто я на самом деле. — Профессор улыбнулся: — Огромное достижение, что я уже могу вот так высказываться о себе. Но все-таки я — человек, и думающий человек, притом более чувствительный, чем другие, это легко понять. И я очень горд. Но я горжусь, разумеется, не своей внешностью, а тем, что у меня в голове, то есть умом.

Гейдрих с интересом слушал горькое, но искреннее признание профессора. В эти минуты он был ему особенно близок.

— Сексуальный вопрос для меня отягощен тем, — продолжал Эккер, — что я довольно-таки разборчив эстетически. Мои желания обращены в большинстве случаев к самым совершенным физически женщинам. Но это всего лишь желание. В действительности даже самые последние проститутки неохотно ложатся со мной в постель. Некоторое время, Рени, можно мириться с этим, ведь животные инстинкты в человеке сильны. Но потом наступает отвращение, насколько это возможно...

Гейдриха поразила такая откровенность профессора. Человек, замысливший предательство, не распахнет свою душу до такой степени. Его собственная сексуальная жизнь никогда не была легкой, но ему и в голову не приходило, что о ней можно с кем-то говорить. Он даже не подумал, что Эккер использует против него испытанное оружие «разговора по душам». Обычно человек открывает свою душу лишь перед тем, кому он полностью доверяет. В этом Гейдрих был твердо уверен.

— В кого же ты влюблен, старина?

— В Эрику Зоммер, — ответил Эккер, немного помолчав.

Гейдрих подскочил, словно ужаленный осой.

— Ты с ума сошел?!

— Возможно.

Гейдрих заходил по комнате большими шагами от двери до открытого окна и обратно.

— Эта шлюха все еще жива? — спросил он.

— Жива. Она находится в изоляторе ораниенбургского лагеря.

— Сегодня же велю покончить с ней! — Обернувшись к профессору, повторил: — Я прикажу казнить ее! Понимаешь, старик? Сегодня же. И ты ее забудешь! Скажи, ты с ума сошел? Влюбился в подстилку какого-то подлого еврея! В предательницу!

Эккер внешне оставался совершенно спокойным. Закурив сигарету, он подождал, пока Гейдрих кончит бесноваться, а затем тихо сказал:

— Рени, тебе следовало бы подумать, что, решившись на такой разговор с тобой, я, разумеется, все основательно взвесил. Видишь ли, Рени, я на самом деле влюблен в Эрику, хотя и знаю, что она была любовницей Витмана, нарушив тем самым нюрнбергские законы. Все это мне известно. Однако сама-то она не превратилась из-за этого в еврейку. Ты хорошо знаешь, что дело вовсе не в этом.

— Собственно говоря, для чего тебе понадобилась эта девка? Хочешь ходить в лагерь и заниматься там с ней любовью? Хочешь получить от меня на это разрешение?

— Дело не в этом, Рени. Я не намерен превращать ее в проститутку. Прошу, чтобы ты мне ее отдал. Выпусти ее. Я хочу взять ее к себе. Хочу, чтобы она меня со временем полюбила и отдалась бы мне по любви.

— Неслыханное дело! — воскликнул Гейдрих. — Если я хорошо тебя понял, ты хочешь жить с ней?

— Хочу. Но я должен тебе еще кое-что сказать. В данном случае речь идет не о любовной интрижке. В этом есть нечто гораздо более значительное, Рени. Мне Эрика Зоммер была бы нужна даже в том случае, если бы я ее и не любил. Университет — очень трудный сектор. Если узнают, что я вступился за девушку и добился ее освобождения из лагеря, положение мое заметно упрочится. Откроются такие тайные источники доверия ко мне, с помощью которых я узнаю, чем живут, о чем думают многие. Подумай, Рени, я могу скрыть свои чувства к ней, достаточно будет сослаться на служебные интересы. О том, что я влюблен в девушку, я сказал тебе как своему другу, а не как начальнику.

У Гейдриха уже созрел план.

— Хорошо. Я выпущу девушку, но ты, как член университетского совета, подай ходатайство об этом.

— Понимаю, — ответил Эккер. — Завтра Вебер передаст тебе мое ходатайство.

Дверь камеры внезапно распахнулась. Строгий эсэсовец знаком приказал встать. Милан поднялся с трудом: каждое движение отдавалось болью в мозгу.