Последний порог

Гейдрих стоял у открытого окна и смотрел на озеро. Над спокойной, сверкающей на солнце водной гладью поднимался легкий пар. Небо было безоблачным и каким-то прозрачным, издалека приближался самолет, сверкая серебристыми крыльями в солнечных лучах.

«Нет, — подумал Гейдрих, — этот человек не может быть предателем». Взглянул еще раз на письмо, но не стал читать его дальше. Человек, который до такой степени обнажает свое «я», не может быть предателем, а предложение его выглядит вполне рациональным. Он и сам, придя самостоятельно к таким же выводам, уже несколько месяцев занимался реорганизацией службы безопасности и всей полиции. Письмо Эккера лишь утвердило Гейдриха во мнении, что его новая идея перспективна. Кроме него сам Гиммлер пришел к подобным же выводам. Значит, никто не сможет утверждать, что идея о реорганизации главного управления безопасности рейха принадлежит Эккеру. Нужно, конечно, создать какое-нибудь прикрытие, но ведь целесообразность этого предложения неоспорима.

В качестве эксперимента год назад в университетском квартале при институте философии был создан сектор истории древнего мира, руководителем которого стал, профессор Эккер. С тех пор сама жизнь подтвердила правильность такого решения. Кроме Мюллера, никто не знает, что в этом институте, вернее, под его крышей работает особая разведывательная группа Эккера.

Беспокойство, однако, не улеглось в Гейдрихе и тогда, когда приехал профессор. По своей давней привычке он уселся в кресло, сделанное специально для толстого Геринга. Письмо Эккера Гейдрих нарочно оставил на столе, ему хотелось посмотреть, заметит ли его профессор и как он на это отреагирует. Эккер увидел письмо и радостно улыбнулся.

— Я снова его прочел, — пояснил Гейдрих, показывая на письмо. — Откровенно говоря, я и раньше считал его запутанным, а теперь, когда я его перечел заново, оно мне показалось еще более смутным. — С лица Эккера медленно исчезла улыбка, он склонил голову влево — большое ухо коснулось поднятого плеча. — И вообще, я уже давно хотел поговорить с тобой об этой писанине. — Слово «писанина» он произнес намеренно оскорбительным тоном и заметил, что это несколько покоробило Эккера. Гейдрих оперся о стену, на его продолговатое лицо падал свет из окна. — В этом письме, если подумать хорошенько, ты оскорбляешь фюрера, не говоря уж о том, что это касается также Гиммлера и меня.

— Ты меня неправильно понял, Рени!

— Нет-нет, я тебя понял правильно. Ты, старикан, как бы утверждаешь им, что современную историю рейха пишет не фюрер, а ты, ты единственный, «серый кардинал» наших дней. Помимо этого из письма следует, что ты, дорогой профессор, сделался приверженцем национал-социализма с целью стать «серым кардиналом», иначе говоря, с намерением со временем прийти к власти.

— Уверяю тебя, что ты понял меня превратно! — Эккер хотел было встать с кресла, но Гейдрих сделал ему знак, чтобы он сидел. — Если разрешишь... — Голос Эккера стал почти умоляющим.

— Я слушаю тебя.

— Выражение «серый кардинал» в данном случае означает не какое-либо конкретное лицо, оно относится не лично к Отто Эккеру, а ко всей службе, во главе которой стоишь ты. Не отрицаю, что себя я тоже до какой-то степени причисляю к «серым кардиналам». Я далек от того, чтобы оскорблять фюрера, приуменьшать его способности, недооценивать его историческую миссию, напротив, я считаю его исключительной личностью еще и потому, что он обладает редкой способностью выбирать себе сотрудников согласно той цели, для которой они предназначены, освобождать таящуюся в них скрытую энергию. Но ты должен понять, Рени, что настоящие и твердые столпы могущества фюрера — это вы, руководители секретной службы. Мне очень больно и досадно, что ты искажаешь мои мысли. — Профессор вытер платком пот со лба и посмотрел в неподвижное, словно каменное, лицо Гейдриха. — Я знаю, — продолжал он, — ты много раз объяснял мне, что надо строить новый мир, создавать новые возможности для немецкого народа.

— Ты со мной в этом, не согласен.

— Наоборот, я вполне с этим согласен.

— Неправда. Я знаком с твоей теорией счастья. — Тон Гейдриха стал придирчивым. — Ты провозглашаешь отказ от радостей жизни, а это уже глупость. Мы хотим, чтобы германская нация победила во всем мире и наслаждалась плодами завоеванной власти.

Гейдрих остановился перед профессором, взгляд его был устремлен вдаль, он вел себя как актер, вкладывающий в свою игру все силы.