Последний пожар

Коля подливал Кате в фужер воду из термоса. Смотрел на жену, и радовался – родниковая вода ей нравилась. Похоже, и у брата наметились перемены.

Проснулся Сапожников от неясной тревоги. Катя вдруг захныкала.

– Ты, что? Болит где?

– Нет. Сон приснился неприятный. По маме соскучилась, поедем домой. Завтра…

– Ты, что, Катюша, мы же с Бабкиным будем соревноваться. Он нас вызвал. А может, тут останемся. Дом построим свой, яблонь насадим, вишню и сливу разведём. Видела, какие арбузы у мамы. Я ж тебе ещё солёными арбузами не угощал. Забыл.

– Они какие?

– Тебе понравятся.

– Коль, а как там в горах? Я только в кино горы видела. – Она хотела сказать, что напрасно пила противную и безвкусную воду, но раздумала. Уж больно у всех была большая забота о ней. Радостно сверкали глаза Николая, когда наливал ей воду в фужер, а поэтому и пила, поэтому и улыбалась.

– В горах, как в горах, – ответил Сапожников, и ему представился брезент, зелёная трава и жена брата – Иринка. – А мы съездим. Ты всё увидишь сама.

– Я – поеду домой. Ты оставайся, воюй с Бабкиными, со Старухиными. Хочу домой. Мне скучно – полушутливо говорила Катя.

– Отпуск у нас не кончился. Я своих четыре года не видел. Понимаешь? Давай, завтра обсудим это.

– Давай. Только ты не смотри на неё так.

– На кого?

– На Иру Димкину.

– Ну, ты даёшь, Катюшка, – усмехнулся Колька и крепко обнял жену. – Лучше тебя на свете ещё никого нет. – Помолчав секунду, добавил: – И никогда не будет.

В ОСЕННИЙ ДЕНЬ

Прасковья Семёновна Ломакина не умела просить. За свою одинокую жизнь одолевала просьбами соседок пять-шесть раз, а к начальству никогда не обращалась. Или характер у неё сложился такой, или она считала, что просьбами унижает себя. Иные товарки из горла вынут, а своего добьются. Говорили, ободряя, сходи, в лоб не дадут. Обязаны помогать пенсионерам.

Отлетели блистательные погожие деньки. Ласково заморосили бархатные дожди над селом Круглые Копанцы, что вытянулось улицами вдоль ленточного бора. Забот меньше, а ночи длиннее. Картошки выкопаны. В погребе на полках выстроились банки с капустой и помидорами, грибами и огурцами. Хорошо уродила морковка, а чёрная редька выросла не крупная, но гладкая и плотная. Когда приходит Василий Фёдорович, она шинкует её на тонкие ломтики, солит и поливает душистым растительным маслом из колхозной давильни. Любит зять редьку. За стол не садится без этого блюда, говоря, что овощ не только силу придаёт, но и органы всякие внутри и снаружи надёжно омолаживает. А вот её родители почитали тыкву царицей стола и огорода она была. Её парили, сушили. Лечились, прикладывая к ушибам и вывихам, компот варили из сухой красавицы и в пироги рубили. Матрёна Семёновна Ломакина придерживается заведённой традиции; ещё и салаты делает из любимого овоща, в борщ добавляет, но особенное, по словам зятя, вино у неё получается из тыквы. Некоторые банки по семь лет выстояли, а ни вкуса, ни крепости не потеряли.

В суровые послепраздничные дни, Василий Фёдорович утром рано заезжает к ней, чтобы освежиться тыквенным коньяком, а уж потом спешит заниматься ветеринарскими заботами. С понятием человек. Другой бы глотнул спирту, ведь его в аптеке ветеринарной в канистрах хранят. Нет же, заедет к тёще, спросит о здоровье, о разных крестьянских проблемах. Но даже ему Прасковья Семёновна не смогла открыться, выразив словами свою думку, которая занозой колет её душу. Он главный в районе по здоровью животных. Ходят слухи по селу, будто бы он ещё и у врачей больничных хлеб отнимает. Ей сказала соседка недавно, что Старуфанов – зять её – вылечил рак у скотника лошадиным лекарством. Врачи руками замахали и тут же признание сделали, что ошибка в краевой практике диагностической случилась. Никакого рака не было у Петрухина. Мужик и не спорит. Ошибка. Худеть перестал и мордочкой округлился. Почаще бы так ошибались. Он-то знает, как пил месяц вонючую приправу, составленную коровьим доктором, узнавшим по одному виду о его смертном диагнозе.

В ящике, пересыпанные песком, уложены некрупные желтые яблоки. К зиме они превратятся из деревянистых шаров в ароматные сочные плоды. Это лакомство ребятам. Прибегут с горки, заберутся на русскую печь, похрустят витаминами. Зять привёз и поколол дрова. Дочь и внуки стаскали в сарай по сухому. А уголь у неё остался с прошлой зимы. Но была ещё одна забота у Прасковьи Семёновны Ломакиной. Летом было как-то не до неё, хотя помнила о ней, и она не давала ей полного покоя. Приближающаяся зима придвинула эту заботу, которую припасала на последний план.

«Схожу сегодня. Сегодня же обязательно схожу, – думала старая женщина, закидывая завалинку своего маленького домика, построенного зятем, пять лет назад. Долго не мог понять, для чего ей понадобилось жильё, ведь есть изба, срубленная ещё родителями. В ней выросла. В ней начинали ходить братья и сёстры. Домик из брусьев, высок, наличники простые, окрашенные голубой краской. Между рамами светят грозди рябины. Так делала бабушка, так делала мама, так делает она.