Последний пожар

Она отошла от пережитого в коридоре. Светила тускло пропылённая лампочка без плафона, чтобы лучше просители видели ступеньки выхода. Лучи заходящего солнца ударили в отуманенные глаза женщины. Присела на ступень крыльцо, увидела коновязь, выезжающего из высоких ворот мастерской разноколёсого трактора, а по улице медленно катился вишневый легковой автомобиль, на стекле которого был нарисован жёлтый треугольник с черной каймой и чёрной буквой «У». Вдруг улица стала бледнеть и превращаться в заснеженное поле, лишь автомобиль продолжал двигаться по нему. Вот он развернулся и поехал к ней. Маленький и ласковый. Она ощутила его тепло, а яркий свет фары, с нарисованным красным плюсом, становился близким и приятным.

Прасковья Семёновна увидела себя лежащей на кровати, плачущую Шурочку и врача в сером халате, стоящего у тумбочки.

– Мама! – кричала дочь. – Как тебе не стыдно. Кто будет кормить твоих овечек?

«Ей некогда, – подумала Прасковья Семёновна. – От работы не отойдёшь. Люди идут книжки менять, а овцы голодные. Трава ещё есть. Докормлю до весны, остригу шерсть, свяжу всем носки и варежки. Что-то прялка стала пробуксовывать. Надо сказать зятю». Старая женщина открыла глаза, посмотрела на плачущую дочь и тихо сказала:

– Хорошее тесто у тебя, доча, получилось.

КЛУБОК

Кавалеру четырёх медалей «За отвагу» – пехотинцу и поэту, дяде моему – Ивану Тимофеевичу Марченко.

На Алтае весна только что просунула одну ногу в дверь. Лёд на дорожных лужах хрустел под сапогами, как сухарь на зубах колхозного мерина по кличке Басмач. Сердце хотело, но не смогло выскочить из груди и бежать впереди старшего сержанта Ивкина. Вот и заимка. За старыми раскоряченными вётлами – бывшая усадьба кожевенного заводика, который в горячей радости разнесли революционные крестьяне. Тяжелый заграничный чемодан и полный заплечный мешок пригибали к хрустящему снегу отпускника. «Сидор, забодай его комар, натолкал мыла, иголок, десяток флаконов одеколона, а ещё куски ткани из разбитых магазинов. Всем взводом хлопотали, собирая в дорогу. Отдельный свёрток – Нине Кадкиной и её дочке…

Неожиданно парень полетел вниз. «Забыл. О сухом колодце забыл. Сократил путь, называется, спрямил. Чудило. Ничего, ничего, выберусь. До Песчаного меньше километра. Мама уроки проверяет у девочек или на стол собирает. Или колет лучину на утро». Круг над головой набухал синевой, переходя от предутреннего фиолетового цвета в рассветный густой шёлк. Ивкин несколько раз пытался подняться вверх, упираясь ногами в противоположную кирпичную стенку колодца. Отдышавшись, сбросил шинель, попробовал вновь. Были бы ноги подлинней, смог подняться, а выше – колодец начинал сужаться. Пётр надел шинель, затолкал в сапоги запасные портянки. Не получилось.

От глухой обиды можно заплакать, но если бы слёзы помогли выбраться из этого знакомого колодца. Он помнил его с детства. Когда ловил сусликов с другом Сидором, заглядывал в холодный мрак, надеясь увидеть воду, но вода не появлялась много лет. Говорили, что в колодец сбросили хозяина кожевенного заводика и засыпали землёй. Председатель колхоза обещал народу углубить старый колодец, но дальше слов дело не пошло. Высокое творило какие-то нуждающиеся селяне разобрали на кирпичи. Дыру прикрывали жердями. Несколько раз в колодец падали телята, ломали ноги. А теперь в него попал молодой солдат. А если подрыться под стену… Удастся вырвать кирпич, потом второй, третий. Чем копать? Болела голова и разбитое плечо. Рыхлая земля легко резалась ножом. Росла горка земли.

Ивкин открыл банку американских сосисок. Съев две штуки, задумался. Сколько времени пробудет здесь, в этой ловушке. Могут и за дезертира признать. …Ты, что тут жить собрался? Эх, Сибулонец. Придти домой не смог, как следует. Буду рыть банкой. Не лопата, а всё ж шире, чем нож.

Солнце заглянуло в колодец, высветив кусок полукруглой стенки. Ивкин нагрёб порядочную кучу земли, но добраться до начала кладки не смог. Забил родник, наполняя яму холодной водой. Сначала равнодушно отчерпывал её, но вода стала прибывать быстрее. Руки окоченели. Кладка уходила вниз. Кирпичи уложены ровно. Трещин и выбоин Пётр не обнаружил. Тогда решил, что нужно понемногу раскалывать кирпич ножом. Беловатые швы крепки. По поверхности нож скользил. Ивкин принялся его сверлить. Кирпич поддавался. Молоток бы и зубило, – подумал парень. – У отца этих зубил и пробойников в кузнеце несколько штук. А если сверлить наклонно, в образовавшуюся ямку налить одеколон, поджечь. Кирпич разогреется. Тогда налить воды. Он вполне может лопнуть. Одеколон сгорал быстро, а кирпич не лопался.

Вдруг стало темно. Раздался знакомый голос:

– Кто тут?

– Сержант Ивкин.

– Сибулонец, – обрадовано протянул Иван Иванович Фомкин.

– Хотел спрямить. О колодце забыл. Маме скажите, что я тут…

– Зачем нам мама? Вожжами тебя буду добывать. Радая мать будет. Цепляйся. …С чемоданом не вытяну. Привяжи сначала сундук свой. Огрузился трофеями. Не смогу, Петька, вытащить.